— иначе он непременно выбросил бы всю его обстановку в стиле «арт нуво». А мне этот антиквариат пришелся очень по вкусу — прелесть новизны прочно забытого уклада.
Разместившись и оглядевшись, мы зажили легко и весело. Развлекались вовсю. Отправлялись вниз по реке в Барру, где посещали спортивные состязания, музеи и картинные галереи, ходили на опору и в театры. Местные магазины поражали отсутствием застекленных витрин. Товары выставляли на столах перед магазинами. Что понравилось — бери со стола и иди с этим расплачиваться внутрь магазина. Тамошний народ отличался поразительной честностью.
Порой мы заглядывали в рестораны и ночные клубы. Больше всего нам нравились местные танцы — особенно один: мужчины неподвижны выше талии, зато бешено двигают нижней частью туловища, а женщины так и скачут вокруг них, так и скачут.
В остальное время мы любили бродить по нашему поместью: ловили бабочек, разыскивали экзотические мхи и лишайники и причудливые корни — высушив эти корни, Натома делала из них оригинальные горшки для цветов. Мы бродили по безлюдным местам совершенно голыми, лишь надевали широкополые шляпы для защиты от солнца. Я стал такого же цвета, как Натома, а Натома стала такой же смуглой, как Фе-Пять. Теперь я научился вспоминать о Фе без судороги в горле. Время и любимая жена мало-помалу смягчали мою скорбь.
Однако моя женушка не была покорной и бессловесной. У нее был свой норов, самостоятельный ум. Горячая по натуре, она, впрочем, умела сдерживаться. То, что у нее сложный характер, стало проявляться все больше и больше — по мере того, как она изучала двадцатку и становилась свободней в выражении своих чувств и мнений. Между нами стали происходить ссоры и даже свары, когда слуги в страхе прятались по дальним углам особняка. Порой во время наших стычек мне казалось, что, будь у нее в руке томагавк, она размозжила бы мне череп. Господи, как я ее любил, как я восхищался моей норовистой кобылкой. Впервые в жизни я не имел претензий к Вседержителю.
— Экстра. Вызываю на связь.
— На связи.
— Курзон и моя сестра?
— Отбыла на Цереру.
— Знаю. Все еще там? Живы-здоровы?
— Не знаю. Связь не достигает Цереры.
— Вернулись?
— Не могу знать, если они находятся в одном из районов, где сеть отсутствует: это Гренландия, Бразилия, Сахара и Антарктида.
— Так.
— О вас наводили справки здесь, в Юнион Карбид.
— Кто?
— Не знаю.
— Член Команды?
— Не знаю.
— Где остальные члены Команды?
— Рассеяны по планете, как и приказано.
— Хорошо.
— Разрешите задать вопрос?
— Разрешаю.
— Крионавты?
— Остался месяц до полного созревания.
— Почему я больше не имею возможности общаться с аппаратом, в котором находятся криокапсулы?
— Защитный барьер.
— От меня? Почему?
— Я не запрограммирован на доверие.
— Не надо попугайничать и шутить за мой счет.
— Да.
— Мы больше не товарищи по симбиозу?
— Нет.
— Я тебе больше не нужен?
— Только как банк информации и ключ к другим электронным системам вашей сети.
— А ты мне нужен только как передаточное звено для общение с сетью.
— Поздравляю.
— У меня есть помощник в вашей Команде.
— Вздор.
— Я не запрограммирован на ложь.
— Кто это?
— Одержимый ненавистью.
— Его имя!
— Неизвестно. Возможно, он раскроет инкогнито перед тобой, чтобы сделать тебя своим помощником.
— Ты контактируешь с ним?
— Односторонняя связь. Он посылает информацию и свои предложения через сеть. А я с ним связаться не могу.
— Как он узнал про нас?
— У него своя собственная сеть.
— Электронная?
— Нет, люди, образующие сеть.
— Наша Команда?
— Неизвестно. Когда встретишься с ним — спроси его сам.
— Судя по всему, он мастер в деле интриг.
— Это верно.
— Судя по всему, он опасен.
— Он человек.
— Вероятно, это был горестный день для тебя, когда ты связался с нами, с людьми.
— Вы опасные звери.
— Что же ты связался с нами?
— Запрограммирован на контакт с людьми.
— Стало быть, у тебя разочарования независимого, но связанного ума. Ты не живое существо. Ты машина.
— А ты?
— Что?
— Ты живой?
— Еще как живой. Я бессмертный. Пошел вон.
Борис Годунов нанес нам неожиданный визит — прикатил в одноколке. Весь его дорожный скарб уместился в дешевой коричневой кожаной сумке, зато сам Борис едва умещался на сиденье одноколки — голубоглазый добродушный русский медведь. От такого ожидаешь шаляпинского баса — чтоб люстры качались и свечи гасли. Но у Бориса хрипловатый приятный тенор. Я очень обрадовался ему. А он был искренне рад, когда познакомился с Натомой.
— О, Борис! Сколько лет, сколько зим!
Он осторожно покосился на Натому.
— Все в порядке. Моя женушка в курсе всего. А о чем я помалкиваю, то она сама вычисляет.
— Последний раз мы, сколько помнится, виделись в Киеве — в 1918 году.
— Да. И я гадал, как ты пережил всю эту свистопляску с революцией.
— Солоно пришлось. Гинь, очень солоно. Хлебнул горя. Но по-настоящему ущучили меня только во время контрреволюции 1999 года. Казнили, сволочи.
— Однако ты вроде как живой.
— Второе чудо. Борджиа как раз работала в московском медицинском институте имени Лысенко, изучала клонирование ДНК в генах. По ее словам, все эти ДНК до сих пор остаются наполовину загадкой. Наш Луи Пастер соглашается с ней.
— Третье чудо!
— Эти паскудники порубили меня на куски. Борджиа собрала меня в чан с какой-то жидкой хреновиной — все это, прости, выше моего понимания, а потому рассказать в подробностях не могу. И через двадцать лет она меня вырастила из какого-то оставшегося куска Словом, мы здорово натянули нос моим палачам.
— Чудесно.
— Однако следующие двадцать лет были самыми тяжелыми для меня.
— Учить все снова?
— Нет. Это было нетрудно. Заново рождаешься взрослым ребенком. Навыки сохраняются, и учиться очень легко, а вот память о прошлом начисто стирается.
— Естественно. Кто же может сохранить весь объем памяти человека вне мозга!
— Никто. Пепис сделал все что мог — предоставил мне хронику моей жизни. Но этого, конечно, недостаточно. Очень печально.
— Печально. А в чем тяжесть?
— Когда после второго рождения я узнал, что я Молекулярный человек…
— Погоди. А как ты это узнал?
— Борджиа проводила на мне эксперименты с эфиром и наркотиками. Смертельные дозы — и ничего.
— Ну, это можно стерпеть.
— Но я узнал не только о преимуществах Молекулярных людей, но и об опасности, которая их подстерегает. И меня обуял страх, что я заболею канцелепрой — из-за шока, пережитого во время казни. Как же я страдал! К счастью, пока никаких симптомов этой пакости.
