— Скажи! — проскрипел он в его мозгу. — Скажи! Скажи! Скажи!
Он выпрямился.
— Убери! — закричал он.
— Когда я получу твои знания о Венере, — небрежно сказал его палач.
— Убери, или…
— Или что? — Ее улыбка была нежной, невинной.
— Вот что! — Он преодолел пространство между ними одним прыжком, его правая рука схватилась за изящный изгиб ее шеи левая, прижимая ее плечи к себе.
— Убери, — потребовал он.
Внезапно за его спиной раздался звук, щелчок двери, и Томас был отброшен назад четырьмя мрачными охранниками. Ну конечно! Оператор Посланника, должно быть, слышал его слова. Он запомнит это.
Черное Пламя села. Ее лицо больше не было лицом ангела, а лицом прекрасного демона. Зеленый ад сверкал в ее глазах, но она всего лишь потянулась к выключателю экрана.
— Прикажите Контрольному центру убрать Посланника, — выдавила она хрипло и посмотрела на Тома Коннора.
Посланник мигнул и исчез. Принцесса поднялась, но ее великолепные глаза светились холодом, когда она выхватила оружие из-за пояса охранника.
— Убирайтесь отсюда, все вы! — крикнула она.
Мужчины поспешно покинули комнату. Коннор смотрел на нее.
— Я должен был убить тебя! — пробормотал он. — Для пользы всего человечества.
— Да, должен был, Томас Коннор. — Ее тон был невероятно холодным. — И тогда ты бы умер быстро и безболезненно, но сейчас, сейчас ты умрешь так, как этого захочу я, и смерть твоя не будет ни быстрой, ни милостивой. Я не могу позволить, — ее голос дрогнул, — чтобы ко мне применяли насилие.
Она потерла горло.
— За это… ты будешь страдать!
Он пожал плечами.
— Это стоило сделать. Теперь я узнал твою душу! Теперь я больше не сомневаюсь.
Насмешка на лице Маргарет проявилась более явно.
— Правда?
Ее лицо внезапно изменилось и снова стало чистым, мягким и нежным.
— Правда? — повторила она таким печальным голосом, в котором звучали тоны колокольчиков, которые он так хорошо помнил.
— Нет. Ты думаешь, Черное Пламя — это настоящая Маргарет Урбс? Ты хоть понимаешь, что означает бессмертие?
Ее неповторимые черты внезапно исказились, словно ей в живот воткнули кинжал.
— Ты думаешь, это благословение, да? Ты наверное удивляешься, почему Хоакин не наказал тебя?
— Да. Я думаю, это — проявление тирании. Из-за собственных прихотей.
— Прихотей? О, Боже! — ее голос задрожал. — Почему он избавился от собственной матери! Благословение? Это проклятие! Я живу лишь из-за чувства долга перед Хоакином, иначе я бы покончила жизнь самоубийством много веков назад! Я до сих пор могу это сделать, я на грани! — ее голос звучал громче.
Коннор неотрывно смотрел на Принцессу.
— Почему? — воскликнул он.
— Ты спрашиваешь «почему»? Семьсот лет. Семь сотен лет! Страх перед любовью! Как бы я посмела полюбить человека, который стареет день за днем, зубы его желтеют, а волосы выпадают, и он становиться старой развалиной? Страх перед детьми! Бессмертные не могут иметь детей! Неужели ты думаешь, что я не променяла бы бессмертие на материнство? Подумай.
Коннор не нашелся что сказать. Ее голос возвысился почти до истерики.
— Ты знаешь, что такое семьсот лет? Я знаю! Это значит, семь веков без дружбы. Ты удивляешься, почему я иногда убегаю в леса, в поисках компании, товарищей, любви? Потому что в остальных местах мне в ней отказано! Как я могу иметь друзей среди людей, которые исчезают словно призраки? Друзей мне не найти и среди сухих ученых Бессмертных. Я так одинока. Я устала… устала… устала!
В ее зеленых глазах блеснули слезы, но когда Томас открыл рот, чтобы заговорить, Маргарет остановила его резким протестующим жестом.
— Мне до смерти надоело бессмертие! Я хочу встретить кого-нибудь, кто смог бы полюбить меня по-настоящему. Кого-нибудь, с кем бы я хотела состариться. Чтобы вокруг меня росли дети. Мне нужен… нужен друг!
Она всхлипывала. Импульсивно он придвинулся к ней и взял за руку.
— Мой Боже! — выдавил он из себя. — Мне очень жаль! Я и не понимал…
— А ты… ты поможешь мне? — Ее совершенные черты были умоляющими, в глазах блестели слезы.
— Все, что будет в моих силах… — пообещал он.
Ее великолепные губы были двумя розовыми лепестками, когда она приблизила их к нему. Томас наклонился и нежно поцеловал их — и отпрыгнул, словно его губы коснулись настоящего пламени.
Смех! Он увидел ее глаза, полные насмешки, слезы в которых были лишь сардонической радостью.
— Вот! — сказала она, поджав губы. — Это только первая проба, Томас Коннор, но будут и другие, прежде чем я убью тебя. Ты можешь идти.
17. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ МУЖЧИНЫ
— Ты — дьявол! — выдавил из себя Коннор и резко обернулся, когда услышал мягкий щелчок позади себя.
Белый конверт лежал в проволочной корзине рядом с лифтом.
— Передай это мне! — холодно сказала Пламя.
Томас нагнулся и почти швырнул, настолько сильны были его эмоции, письмо.
— Ну конечно! — пробормотала она. — Мой благородный брат приказывает мне держаться подальше от тебя, — чего я естественно не сделаю — и приказывает тебе явиться к нему немедля.
Она зевнула.
— Спустись на лифте вниз Башни и спроси у любого охранника. Это все.
И пока кабина опускалась вниз, Коннор раздумывал над некоторой странностью своих чувств относительно Принцессы. Как он ни старался, он не мог ненавидеть ее от всего сердца, и от этого он хмурился, пробираясь в Западные Палаты. Охранник провел его в комнату и быстро вышел, оставив с глазу на глаз с Повелителем, сидевшим за заваленным столом бумагами.
— Ну, и что ты думаешь обо мне? — Внезапно Повелитель улыбнулся.
Коннор подался назад, не зная что ответить на вопрос.
— А что, — огрызнулся он. — Я должен думать о тебе? Ты доставил меня сюда насильно. Ты чуть не убил Эвани. Неужели можно сомневаться, что я легко забуду и прощу подобные вещи?
— Не следует забывать, Томас Коннор, что ты поднял бунт против меня,
— сказал Повелитель спокойно. — Ты ранил одиннадцать моих охранников. Неужели правительства в ваши дни никак не отреагировало бы на подобное предательство?
— Меня удивляет, почему ты так легко отнесся к восстанию, — ответил он. — К примеру, в наше время, добрую половину из нас поставили бы к стенке и расстреляли.
Повелитель покачал головой.
— Почему я должен так поступать? Сорняки — лучшие из моих людей. Я совершил единственную ошибку — дал слишком много досуга расе, еще не готовой для этого. Свободное время которое некуда девать — вот, что питает все эти малые революции. Но разве отец убивает своих собственных детей?
— А разве сын убивает свою мать? — спросил в свою очередь Коннор.
