Его дед, Татрам Иштиго – одно из самых утонченных и благородных существ на белом свете. Это философ, великий писатель, администратор-альтруист служит обществу. Я познакомился с ним тридцать с лишним лет назад, когда жил на Талере, а позднее мы стали близкими друзьями. С тех самых пор мы поддерживали между собой связь, и еще тогда он посвятил меня в планы Веганской Системы, касающиеся судьбы Земли. Я поклялся, что буду хранить тайну. Даже Корт не должен знать, что мне это известно. Старик непоправимо потеряет лицо, если все это дело до времени выплывет наружу.
Веганцы оказались в очень затруднительном положении. Наши эмигрировавшие земляки сами постарались усилить свою экономическую и культурную зависимость от Веги. Во время Восстания Сети веганцы получили представление – и очень наглядное! – о наличии на Земле местного населения, располагающего собственной мощной организацией и стремящегося к возрождению нашей планеты. Веганцы тоже хотели бы, чтобы это возрождение совершилось. Им не нужна Земля для себя. Зачем? Если бы им хотелось эксплуатировать землян, то их больше на Талере, чем здесь у нас на Земле – и их все равно не эксплуатируют; по крайней мере, в массовом порядке или особенно злокозненно. Наши бывшие сограждане сделали свой выбор и предпочли возвращению сюда ту меру эксплуатации, которую они способны вынести. Что это значит? Это значит, что ретурнизм – тупик. Никто не вернется обратно. Вот почему я покинул ретурнистское движение. Вот почему ты тоже, как я полагаю, его покинул. Веганцы хотели бы избавиться от проблем нашего мира. Конечно, им хочется сюда ездить. Это познавательно, это отрезвляет и смиряет гордыню, это просто-напросто пугает – приехать сюда и увидеть, что можно сделать с миром.
Самым главным для них оказалось найти путь в обход правительства наших бывших земляков на Талере. Талериты вовсе не горели желанием лишиться Управления – единственного источника для взимания налогов и получения средств к существованию.
После долгой торговли и всяческих уговоров экономического характера, включая предоставление нашим бывшим землякам полноправного веганского гражданства, удалось найти способ все это сделать. Реализация плана была отдана в руки рода Штиго, в первую очередь – Татрама.
Он, в конце концов, как ему кажется, нашел средство снова сделать Землю способной к самостоятельности и сохранить ее культурное достояние.
С этой целью он и послал своего внука Корта в эту «инспекционную поездку». Корт – странное создание; его истинный талант – лицедейство (все представители рода Штиго даровиты), и он любит позировать. Думаю, ему очень хотелось сыграть роль чужака, и я уверен, что он это сделал умело и добротно. (Татрам рассказал мне также, что эта роль будет для Корта последней. Он умирает от «дринфан» – эта болезнь неизлечима; я думаю, что именно поэтому он и был выбран для этого дела.) Поверь мне, Константин Карагиозис Коронес Номикос (а также все остальные, кого я не знаю), поверь мне, Конрад, то что он не занимается обследованием недвижимости – правда.
Но я позволю себе последний байронический жест. Поверь мне на слово – он должен выжить, дай мне сдержать мое обещание и сохранить доверенную тайну. Ты не пожалеешь об этом, когда все узнаешь.
Прости, что я так и не закончил твою элегию, и будь проклят за то, что тогда в Керчи отобрал мою Лару!
Фил.Ну что ж, хорошо, решил я, значит, веганцу выпала жизнь, а не смерть.
Так сказал Фил, и я не сомневался в его словах.
Я вернулся за обеденный стол у Микара Коронеса и оставался рядом с Миштиго, пока он не был готов к отправлению. Я проводил его обратно к Якову Коронесу и понаблюдал за тем, как он заканчивает свои сборы. За все это время мы обменялись едва ли десятком слов.
Его вещи мы перенесли на площадку перед домом, где должен был приземлиться скиммер. Прежде чем остальные (включая Хасана) подошли сказать ему «до свидания», он обернулся ко мне и спросил:
– Скажите, Конрад, зачем вы разбираете пирамиду?
– Чтобы подложить свинью Веге, – ответил я. – Чтобы дать вам понять, что если вы хотите заполучить это место и вам удастся отобрать его у нас, то оно достанется вам в еще более ужасном состоянии, чем было после Трех Дней. Смотреть тут будет не на что. Мы спалим остатки нашей истории. Вам, ребятки, не достанется ни клочка.
Тонкий, жалобный вой, вызванный выходящим из глубины легких воздухом, по нашим меркам означал, что веганец тяжело вздохнул.
– Ну что ж, похвальное намерение, – сказал он, – но мне так хотелось увидеть пирамиду. Как вы считаете, вам удастся снова сложить ее? Может быть, даже вскоре?
– С чего это вы взяли?
– Я заметил, что ваши люди помечали многие куски.
Я пожал плечами.
Миштиго продолжил:
– Тогда у меня к вам всего один серьезный вопрос – насчет вашей страсти к разрушению…
– Что за вопрос?
– Это и вправду искусство?
– Идите к черту.
Тут подошли остальные. Глядя на Диану, я отрицательно покачал головой. Потом ухватил Хасана за запястье и отобрал крохотную иглу, которую он приладил к ладони, а после этого позволил ему обменяться с веганцем коротким рукопожатием.
С темнеющего неба к нам спикировал скиммер. Я проследил за тем, как Миштиго поднялся на борт, сам погрузил его багаж, сам закрыл за ним люк.
Скиммер взлетел без всяких неожиданностей и за считанные секунды исчез из виду.
Конец бесполезной поездки.
Я вернулся в дом и переоделся.
Настало время хоронить друга.
Высоко вознесшийся в ночи погребальный костер нес на себе останки моего друга-поэта. Я зажег факел и потушил электрический фонарь. Хасан стоял возле меня. Он помог перенести тело на повозку и сам правил. Я сложил костер на поросшем кипарисами холме над Волосом, возле развалин той церкви, о которой уже упоминал раньше. Воды залива были тихи.
В безоблачном небе ярко горели звезды.
Дос Сантос, не одобрявший кремацию, решил не присутствовать, отговорившись тем, что его беспокоят раны. Диана вызвалась остаться с ним в Макринице. Со времени нашего последнего разговора она не сказала мне ни слова.
Эллен и Джордж сидели на повозке под большим кипарисом и держались за руки. Других присутствующих не было. Филу бы не понравилось, если бы моя родня пела над ним свои поминальные песни. Он как-то сказал, что хотел бы чего-то большого, яркого, быстрого и без музыки.
Я поднес факел к краю костра. Язычок огня осторожно лизнул дерево.
