— Угадал! — Я ощутил, как в груди растет комок злобы. — Из-за тебя, сволочь, я отсидел в тюрьме десять лет! Из-за тебя я лишился семьи!
Ламю прищурил глаза. Его рука в очередной раз ласково скользнула по стволу лежащего на коленях излучателя.
— Не горячись. Я же не знал, что все так получится.
— А если б знал? Неужели что-то изменилось бы? Что для тебя жизнь какого-то Дипа Бонуэра?! — с отчаянием выкрикнул я.
— Ты опять прав, — согласился террорист. — Ровным счетом ничего. Ни одна жизнь ничего не стоит. Человеческая жизнь вообще не имеет значения. Значение имеет лишь игра, не та, которую затеял толстяк Версус, а какую веду я. Террор стоит надо всем!
Я брезгливо поморщился:
— Ты паяц, Ламю! Нелепый шут, претендующий на корону.
Внешне Ламю остался спокойным, но от меня не ускользнуло нервное движение пальцев, стиснувших рукоять излучателя. Я основательно задел его самолюбие.
— Поосторожнее, Бонуэр! Не следует бросаться словами. Эта штука может и выстрелить.
— Ну и что? Быть может, я тоже веду свою игру?
— Какую, позволь узнать?
— Интересная игра. Очень интересная. Игра в крысиного волка!
Ламю презрительно махнул рукой, словно отметая мои слова.
— А, бредни Поурса! Он и тебе плел свои басни? Он рассказывал их всем и каждому, непременно уверяя каждого, что тому суждено стать крысиным волком. Безобидный шизофреник, помешавшийся на своих опытах.
Слова Ламю подействовали на меня угнетающе. Должен признаться, я уже привык отождествлять себя с крысиным волком, и это в немалой степени поддерживало меня.
А Ламю был готов всласть посмеяться над своим пленником:
— Ты и впрямь вообразил себя крысиным волком?!
Я ничего не ответил. Террорист достал энергетическую таблетку и, проглотив, запил ее водой.
— Возможно, это и помогло тебе совладать с Баасом. Что ты ощущал в тот миг?
— Ничего, — попытался я уйти от ответа.
Ламю уловил фальшь в моем голосе:
— Ты ощущал себя хищником, вышедшим на охоту. Ты ощущал, как руки твои наливаются огненной силой. А в голове была неестественная ясность. Совершенная ясность — пустота, в центре которой была одна-единственная мысль — как прикончить врага. Ведь так?
— Возможно. И еще я бил себя хвостом по бокам.
— Животное ощущение! — Ламю рассмеялся, остро блеснув зубами. — Ты неплохо вжился в роль. Но со мной этот номер не пройдет. Я обломаю кого угодно, будь то хоть крыса, хоть волк.
Террорист вытащил из кармашка карту и задумчиво посмотрел на нее.
— Странно, — пробормотал он себе под нос. — Что-то никто не идет. Эй, Версус!
— Да, мой друг, — негромко долетел голосок представителя Корпорации Иллюзий.
— Кто-то еще остался в живых?
Версус хихикнул. Я представил, как трясутся его жирные потливые щеки.
— Да.
— Сколько их?
— Двое.
— И чем они сейчас занимаются?
— Ищут место, где спрятана жизнь. И один, похоже, близок к тому, чтоб найти его. А вот ты явно переоценил себя, мой друг!
Голосок умолк. Физиономия Ламю помрачнела.
— Проклятье! — пробормотал он. — Неужели меня опередили?
— Я же говорил тебе, что ты — самовлюбленный паяц! — с усмешкой заметил я.
В тот же миг стену над моей головой обжег импульс.
В глазах Ламю металось бешенство.
— Никогда не повторяй этих слов, Бонуэр! По крайней мере, если хочешь жить!
Я остался спокоен. Оказывается, Ламю, был не столь уж выдержан, как ему хотелось казаться. Это была его слабость, и ею можно было попытаться воспользоваться.
— Желание не всегда тождественно реальности.
— Это верно. Но пока ты будешь жить, — отрешенно бросил Ламю. — Ты мне нужен.
— И как долго будет продолжаться наш симбиоз?
— Минут восемьдесят. Если, конечно, ты будешь вести себя благоразумно. Поднимайся.
Я хотел сказать шутовское «спасибо», но вместо этого спросил:
— Куда мы?
— Естественно наверх. — Ламю выглядел озабоченным. — Боюсь, кто-то опередил меня.
Тут мне очень захотелось помянуть про паяца, но я благоразумно промолчал. Любая бравада должна иметь границы, иначе она плохо кончается.
Поднявшись, Ламю движением излучателя приказал мне сделать то же самое.
— Ступай вперед.
— А ты не поделишься со мной одной из этих штучек?
Я указал взглядом на излучатели, один из которых Ламю держал в руке, а второй был засунут за пояс. Кроме того, у террориста был нож.
— Нет, обойдешься. — Взгляд Ламю посуровел. — Ты слишком много себе позволяешь, Бонуэр. Я допустил ошибку, позволив тебе вызвать у меня симпатию. Террорист не должен позволять жертве близко сойтись с собой. А я позволил.
— Если хочешь…
— Заткнись! — приказал Ламю и для пущей убедительности очертил дымящийся полукруг у моих ног. — Заткнись и ступай вперед!
Я так и сделал — как сами понимаете, иного выбора у меня не было.
Ламю непрерывно подгонял меня, потому продвигались мы быстро. Очень скоро мы вышли на десятый уровень. Здесь Ламю после некоторых колебаний избрал путь, по которому двигаться дальше. Он был собран, насторожен и почти не разговаривал со мной. Я, в свою очередь, также не лез с разговорами. Я молча шагал, прикидывая, как бы половчей выбраться из этой малоприятной для меня ситуации. Умирать, особенно после того, что я пережил, не хотелось. Да, это было более чем обидно, если учесть, что до цели оставалось совсем немного. Свобода и жизнь были в двух шагах. Однако Ламю был начеку и не давал мне сделать эти два шага. Он следил за мной не менее ревностно, чем это делали хранители, конвоировавшие заключенного Н-214. Когда я остановился, будто бы желая поправить сбившуюся штанину, он замер, готовый в случае чего прострелить мне голову. Ламю, следовало отдать ему должное, действовал, как истинный профессионал. Но он ошибался, считая меня дилетантом, присвоившим чужую славу. Я уже не был безобидной овечкой, я научился скалить клыки.
Так ни на кого и не наткнувшись, мы вышли на одиннадцатый уровень. Время разменяло последний час, отведенный на игру. Версус безмолвствовал, будто утомившись. Наши ноги продолжали отмерять шаги по бесконечности комнаток и коридоров.
— Стой! — негромко велел Ламю. Я остановился. — Встань лицом к стене!
Неужели? Нет, террорист не стал бы так изощряться, чтобы убить меня. Он просто выстрелил бы мне в затылок. Повернувшись, я прижался лицом к стене. Ламю неслышными шагами прокрался мимо и исчез за выступом стены. Спустя мгновение он вернулся.
— Слушай меня внимательно, Бонуэр.
— Я весь внимание, — сообщил я, сдувая дыханием пыль со стены.
