Стучат, буркнул Густав.
– Разве? – Валентин прислушался. – Я ничего не слышу. Тоже показалось.
Наверное, и вправду показалось. Не принимать жс всякий солнечный луч всерьез. Эдак можно еще поверить, что ашотины глазки тебе подмиги-вают, ноготки просят сделать маникн›р, а чайные розы подаются исключи-тельно к чаю.
Вот сколько с тобой знаком, Густав, столько удивляюсь, продолжал садовник, задумчиво попыхивая трубкой. Вроде бы, грубый, неотесан-ный тип. И откуда в твоей голове такие фантазии?
Густав ухмыльнулся в ответ. Его грубые пальцы сворачивали папиросу, просыпая табак. О чистоте тут давно пе беспокоились. Когда в доме пет жен-щин, то порядок не так уж и нужен. И табачные крошки совсем не заметны на полу среди окурков, огарков, обрывков и прочих неприглядных сущнос-тей, при жизни бывших лилиями и нарциссами, свечами и спелыми яблока-ми, лептами и глянцевой оберточной бумагой. И через немытые окна совсем не проникает свет, так что, наступив в полумраке на что-то чвякнувшее, вы сразу и нс догадаетесь, огрызок это или обрезанный и подгнивший бутон.
Не нарушала общую атмосферу и вывеска, совершенно заросшая грязью и птичьим пометом. Случайный посетитель не понял бы, что попал в цве-точный магазин. А неслучайных тут не водилось: кого потянет в неприбран-ный, осотом заросший тупичок с покосившимися заборчиками и слепыми окошками. Сюда ходили только почтальоны. Почтальонам везло: па всех домах висели таблички с номером. Гораздо хуже приходилось тем, кто по какой-то странной прихоти желал купить цветок у Валентина. Им номер дома пи о чем пе говорил.
У белой розы снова листья трубочками скручены, сказал Вален-тин. – Похоже, листовертка. Мне совершенно некогда, может, ты сам сде-лаешь полынного настоя или чемеричную воду?
Густав кивнул, что означало листоверткам несдобровать. О, сколько мелких насекомых душ он загубил хитрыми припарками и микстурками, при этом совсем не разбираясь ни в ботанике, ни в зоологии, не зная ни одного ла-тинского названия. Конечно, он и в подметки не годился талантливому, на-читанному, образованному Валентину. Тот день и ночь корпел над книгами, опылял и скрещивал, прививал и черенковал. А угрюмый великан Густав де-лал всю тяжелую и грязную работу. Навозная жижа, кровяная мука, птичий помет – кому-то же надо и этим заниматься. Он никогда не трогал цветы, чтобы не сломать их случайно неуклюжими ручищами. О составлении буке-тов ему тоже не приходилось мечтать. Зато если надобилось вскопать грядку или перенести из дома в теплицу неподъемный ящик с рассадой, тут никто не справлялся, кроме Густава. По-своему, он был незаменим.
Они сидели и курили, чтобы после вернуться к работе. Задняя дверь ма-газинчика вела в большой сад, а там – бочки с теплой дождевой водой, жес-тяные лейки, клумбы, и тысячи бутонов небрежно кивают тебе при встрече, если, конечно, ты смотришь на них, а не окидываешь пристальным взгля-дом листья и стебли в поисках мучнистой росы. Мучнистую росу умел ис-кать Густав. Он же с нею и боролся. Табачная настойка, зеленое мыло и медный купорос, приманки из ольховых веток, ловушки для слизней и мно-го чего еще – все это раз и навсегда вверялось ему, чтобы Валентин не отв-лекался и мог спокойно заниматься селекцией.
Густав бросил окурок на пол и услышал неровные шаги. Подвявшие лилии в мутной вазе тоже услышали их и с трудом подняли головки. И па-уки замерли в паутинках, и присмирел любопытный сквознячок. Только садовник задумчиво курил трубку, и не думая замечать неловкую тень за витринным стеклом.
– Почта, – сказал Густав.
– А? – рассеянно переспросил Валентин. Потом дверь скрипнула и от-ворилась.
На пороге стояла девушка в униформе, с огромной сумкой через плечо. Сумка трещала по швам, набитая газетами, журналами, письмами и прочей дребеденью, которой со скуки обмениваются люди.
Ваш каталог, объявила девушка приветливо. Густав хмуро уставил-ся на нее. А садовник, не глядя вовсе, протянул руку. Девушка порылась в сумке. – Вот тут еще. Семена, вы заказывали на позапрошлой неделе.
– Ах, уже доставили! оживился Валентин. – Что же вы, давайте ско-рее! Густав, распишись! – и садовник ушел, на ходу срывая упаковку с уве-систого пакета.
– Вот здесь, – девушка протянула Густаву формуляр. Для этого ей пришлось задрать голову вверх и встать на цыпочки. Густав был ужасно высок.
Он нацарапал какие-то каракули. «Как неловко получилось, я прервала их беседу», – подумала девушка. «Она презирает меня за такой ужасный почерк», – подумал Густав и помрачнел, и зашевелил кустистыми, сросши-мися у переносицы бровями.
– Сколько вы уже расписываетесь – никак не разберу ваше имя, – с улыб-кой заметила девушка. На самом деле имя Густава ее совсем не интересовало. Она желала завязать беседу и задержаться в магазине, надеясь, что садовник покажется снова. Признаться, она питала к нему весьма нежные чувства.
– Густав, – пробормотал он, совершенно насупившись и мечтая, чтобы она скорее ушла и перестала над ним насмехаться.
Лиза! она протянула ему руку. Густав так понял, что надо еще где-то расписаться, но ручки не увидел. Девушка ждала рукопожатия. Он взял ее пальчики, подержал немного в своей лапе, отстраненно заметив, какие же они крошечные, – и отпустил.
– Жаль, я сегодня последний раз к вам пришла, – сообщила Лиза груст-но. Не дождавшись от Густава вопроса – почему? – она продолжила:
– На почте говорят, мои услуги им больше не нужны. Слишком медлен-но хожу. К тому же всем почтальонам купили велосипеды, а я не могу им пользоваться.
– Гм, – произнес Густав, чтобы не молчать так долго подряд.
Тут в дверях появился садовник, Лиза сразу расцвела, а он споткнулся о пустую картонную коробку от удобрений и раздраженно заметил:
– Магазин скоро потонет в мусоре! Когда ты собираешься наконец на-нять уборщицу!? Когда расцветут черные розы?!
Лиза вспыхнула и с надеждой взглянула на Густава. Он перехватил ее взгляд – и тоже почему-то расцвел.
– Так вот! – указал он на девушку.
– А разве это не почтальон? – удивился Валентин. – Что же, пускай сей-час же приступает к уборке. А вещи оставит в мансарде, и он вышел в сад.
– Я только почту разнесу, – радостно прошептала Лиза. Оглянулась, не видит ли садовник, скрипнула дверью – и захромала прочь.
Первое, что сделала Лиза, став уборщицей, – отмыла вывеску. По облез-лой лакированной доске, с остатками золотой краски, вилась полустертая фраза: «Цветок от Валентина». От этого названия веяло стариной и благо-образностью. Сразу чувствовалось, что магазин здесь приличный, и недель-ной давности розы с оборванными лепестками или сломанную герберу с иголкой в стебле покупателям не подсунут. Вот только надпись требова-лось срочно обновить. Поэтому Густав держал лестницу, а Лиза, поддернув рукава, тщательно вырисовывала букву за буквой. Садовник в реставрации не участвовал, сославшись на то, что едкому запаху краски он предпочита-ет свежий аромат цветов.
