Стук зубов и хриплый шепот слились, но Грабер уже не слышал этого. Он покинул свою крысиную нору, отправившись к знакомому конструктору сознания.
– Пришел за нейронным наркотиком для своей гостьи? – спросил старик, улыбнулся, обнажив гнилые зубы игрового клона, и попросил не удивляться. – В ремонтных полостях новости быстро разносятся.
Грабер кивнул. Стоимость горсти пилюль не беспокоила его. Вопреки мнению большинства, что беднее копальщиков в игре никого нет, в кредитах он был не стеснен – работа на Лок-Кли и охрана канала Мейза накладывали свои обязательства, но и несли ряд приятных бонусов: уважение, кредиты, разговоры с небожителями. Впрочем, последнее большинство копальщиков считали скорее минусом, чем плюсом.
– Небосводы Рая не должны пересекаться с подземельями Ада, – говорили они, формируя новую игровую философию, которой вряд ли было суждено пустить корни: копальщики приходили в голод не для того, чтобы найти новые истины, в большинстве своем они бежали от опостылевших истин КвазаРазмерности.
Вернувшись в свою нору, Грабер заставил Юмаки принять полученную от конструктора сознания пилюлю, затем активировал свой модуль подмены, переведя в безопасный режим классического нейронного модулятора, и уже собирался уйти, когда услышал тихую просьбу новой знакомой остаться.
Никогда прежде Грабер не использовал нейронный модулятор совместно: слышал, что тысячи лет назад это практиковалось, но не думал, что сам попробует подобное.
Нейронный трип был долгим и ярким. Модулятор объединил сознания Грабера и Юмаки, смешал подавленные желания и страхи, выдав ослепительный блеск безбрежных снежных пустынь, окруживших жилые комплексы. Холода не было, скорее наоборот. Трип принес воспоминания канувшей в небытие жизни, когда морские волны лизали желтый песок усеянных людьми пляжей, а белый диск, зависший высоко в небе, мог приласкать и согреть своими вездесущими лучами, которые, отражаясь от переваливавшихся друг через друга волн, так часто слепили глаза. Это было что-то простое и забытое. Что-то естественное для человека, в отличие от электронных россыпей технологического прогресса, подкупивших людей своим фальшивым блеском. Все эти нейронные сети, все технологии, включая целый мир под названием Квазар, раскинувшийся в Подпространстве, – все это казалось чуждым, лишним, неуместным. Болезненная зависимость, неуверенность в своих собственных силах, если вдруг остаться без жидких чипов, без связи с нейронными медицинскими помощниками… И страх перед одиночеством, перед самим собой, своими мыслями, когда мозг не взрывают многопотоковые информационно-развлекательные трансляции и рекламные блоки, способные оплатить любую жизненно необходимую человеческую нужду…
В своем трипе Грабер и Юмаки были выше технологической зависимости общества. Фантазия ожила, позволив им подняться над социальными и научными системами, служившими фундаментом общества. Они вернулись в прошлое, в свободные дни теплого солнца и задорного детского смеха, когда семьи приходили на пляж в воскресный день, а их дети резвились у берега, строя песочные замки или барахтаясь в теплых прибрежных водах. И где-то высоко летали чайки: крупные и белые. Они кричали так пронзительно, что вначале Грабер и Юмаки невольно вздрагивали, но потом привыкли, адаптировались. Ни он, ни она никогда прежде не изучали этот период времени, ничего не слышали о нем, даже не пытались представить, но сейчас… Сейчас прошлое разверзлось и поглотило их. Идеальный мир, где была продумана каждая деталь.
– Может быть, информация об этом периоде хранилась в нейронном модуле, к которому мы подключены? – предположила Юмаки, когда первый восторг отпустил, позволив отдышаться, собравшись с мыслями.
Грабер не ответил, но этого было достаточно, чтобы Юмаки поняла – он не согласен.
– Как же тогда объяснить то, что мы видим? – спросила она.
– Не знаю. Может быть, поэтому игроки и подсаживаются на нейронные наркотики?
– Раньше люди тоже подсаживались.
– Смотри! – Грабер прищурился, чтобы не слепило солнце, и проводил растерянным взглядом пару пышногрудых блондинок в купальниках.
– Ну, с бюстом все понятно, – усмехнулась Юмаки. – Для игроков, купивших ключи «Голода», плотские интересы не новость.
– Я смотрел не на грудь, – сказал Грабер, указывая взглядом на сине-желтый волейбольный мяч в руках красоток. – Как ты думаешь, что это?
– Не знаю, – озадачилась Юмаки.
Девушки растворились в компании загорелых подростков. Оживленные голоса, смех.
– Что они делают? – думала вслух Юмаки, когда подростки начали играть в волейбол.
Сине-желтый мяч летал через сетку, разделившую поле надвое.
– Наверное, это какие-то примитивные игры прошлого, – высказался Грабер.
– Очень странные.
– Да.
Мускулистый подросток прыгнул, пытаясь дотянуться до меча. Загорелое тело вытянулось в струну. Чтобы спасти уходящий мяч, подростку не хватило совсем чуть-чуть. Он упал на желтый песок. Девушки из противоположной команды взорвались задорным смехом.
– Они как дети, – подметила Юмаки. – Вот только не пойму: глупые или счастливые?
– Не забывай, что все это позаимствовано модулятором из нашей головы.
– Ты помнишь, когда смеялся так беззаботно?
– Нет.
– И я не помню.
Подростки снова рассмеялись и побежали купаться. Загорелые тела вспороли кудрявые волны.
– Давай сделаем так же, – предложила Юмаки. – Посмотри, как им весело.
– Хочешь войти в воду?
– Почему бы и нет?
– Но ведь это просто вода.
– Я где-то слышала, что много лет назад жизнь на этой планете зародилась как раз в воде, – Юмаки схватила Грабера за руку. – Не упрямься! Что ты теряешь? Это ведь все у нас в голове!
Ее крики привлекли внимание подростков. Они выбрались на берег, подхватили Грабера на руки и, весело гогоча, затащили в воду. Он не сопротивлялся вначале, пытаясь убедить себя, что все это происходит у него в голове. Но сложно поверить, что мир подчиняется тебе, когда тебя, против собственной воли, бросают в море и не позволяют вернуться на берег.
Когда Грабер обратился к конструктору сознания, чтобы он собрал для него блок подмены и добавил в тело игрового клона пару необходимых для работы блока желез, старик рассказал, что когда-то давно подобная технология едва не стала настоящим бичом человечества. Это было еще до сложных нейронных чипов, способных нейтрализовать нейронные наркотики – далекие смутные времена до эры КвазаРазмерности, о которых многие ученые вспоминают с придыханием. Мир был проще. Базы знаний меньше. Большинство теорий и наук строилось на фундаменте фантазий, вымыслов.
