Автомат Сергея сейчас — скорее дань уважения традиции допроса пленников, нежели действительно необходимая мера. Катя с трудом дышит, сплевывая на землю хлопья кровавой пены — кажется, сломанные ребра проткнули легкое.
— Повторяю вопрос. — уже спокойнее говорит Сергей. — Ты сдала Иру, и нас всех, Мадьяру? Я считаю до тех, и начинаю по одному отстреливать тебе пальцы рук. Договорились? Время пошло. Раз! Два…
С Катиных губ срываются едва слышные слова, но нам достаточно и этого. В шепоте, подобном шелесту падающего снега, мы различаем ответ.
— Да.
— Новый вопрос, старые правила. Бомба в убежище — твоя работа?
— Да.
Мы обмениваемся горящими ненавистью взглядами. Все встает на свои места — предатель оказался ближе, чем мы думали.
— Где Мадьяр?
Катя молчит, пытаясь прижать руку к покалеченному боку.
— Он в «восьмерке»? — вступаю в беседу я. — Удар по заводу — лишь отвлекающий маневр?
Катя приподнимается на локтях, и протягивает мне руку.
— Помоги встать. — шепчет она. — Тогда отвечу.
Марат сминает ее, словно бумажную фигуру, четко ударяя ногой в и без того разбитое лицо, опрокидывая навзничь.
— Не надо. — кричит Сергей. — Ты так скорее убьешь ее, чем что-то узнаешь.
— Убью. — спокойно соглашается тот, — С удовольствием убью.
Мужчины смеривают друг друга злобными взглядами, как будто собираются именно сейчас решать вопрос, кто же тут главный. Ну и пусть себе решают, у меня заботы посерьезнее. Мой Коля!..
Я протягиваю кате руку, и она, чуть подумав, обхватывает ее окровавленными пальцами, с трудом поднимаясь на ноги.
— Говори. — требую я. — Мадьяр уже в «восьмерке»?
— Да. — отвечает Катя.
— Зачем… — шепчу я, обращаясь, наверное, к самой себе, но Катя понимает вопрос по своему.
— Затем. — хрипит она, но захлебывается собственной кровью. — Затем, что вы все считали меня ничтожеством. А он отнесся ко мне, как к человеку. Нет… Как к бегуну… Как я того заслуживаю.
— Позволь я обойдусь с тобой так, как ты того заслуживаешь! — отстранено произносит Сергей, направляя ей в голову ствол автомата.
— Стреляй.
Он переводит взгляд то на нее, то на меня, то на свой автомат и, наконец, решившись, переводит автомат на стрельбу короткими очередями.
— С удовольствием. — произносит он, и нажимает на курок. Но ствол автомата больше не смотрит ей в голову — я четко отслеживаю линию ствола — рефлекс, намертво закрепившийся за пять лет жизни в Безмолвии. Очередь впивается в Катино плечо, словно лазерный скальпель срезая ей правую руку у самого основания.
Катя кричит от боли, и падает на снег, пытаясь зажать здоровой рукой фонтан крови, бьющий из страшной раны. Рядом на снегу изгибается в судорогах ее правая рука… Сергей делает шаг вперед и, подняв постепенно затихающую руку, срывает с нее рукав маскхалата.
— Ира, не хочешь? — предлагает он мне.
Я даже не сразу понимаю вопрос, а когда до меня все же доходит, что он имеет в виду, Сергей уже неопределенно пожимает плечами, и впивается зубами в свежее мясо.
Первый раз за все время жизни в Черном Безмолвии, за все то время, что я питалась мясом любого живого существа, которое попадалось мне на охоте, будь то даже человеческая плоть, первый раз с тех пор, как я поняла, что я вынуждена выпивать чужую жизнь, спасая свою, меня вырвало на черный снег радиоактивной пустыни.
Опорожняя свой желудок я краем глаза вижу, как Сергей зубами отрывает куски мяса от Катиной руки, а Толя и Марат стоят поодаль, наблюдая, как сама она лежит на снегу, глядя на них остекленевшим взглядом, полным ненависти.
За что она так ненавидела нас? Неужели только за то, что мы не приняли ее в свою команду? Кто мог подумать, что трусоватая бегунья, ни разу в жизни, кажется, не убившая живого существа, страшнее зайца или поросенка, окажется завербованным агентом Мадьяра. Вот, от кого он получал все сведения. Вот, кто по его приказу подложил бомбу в убежище, в то время, как в нем укрывались от атаки сотни пострадавших в бою.
Впрочем, нет. Не сходится. Откуда Мадьяр мог знать, что американцы пришлют очередной подарок именно сегодня? С тем же успехом они могли отправить ракету и во время боя, и спустя неделю после него. Скорее всего он и не рассчитывал на то, что Катя взорвет свой сюрприз именно сегодня… Значит ему было все равно, когда на заводе прогремит взрыв. Значит, он просто хотел уничтожить как можно больше людей и… бегунов! Хотя нет, Катя наверняка рассказала ему, что мы сторонимся людей, или, вернее будет сказать, люди сторонятся нас. И что мы давно привыкли к ракетным атакам, и положить хотели на убежище. Да, наверное, так и есть.
Но все же, как она смогла?! Одним нажатием кнопки убить столько людей… Людей, которые не смотря ни на что, доверяли ей и, по своему, любили. Наш пухлый доктор Сашка… Он не раз заигрывал с Катей. В шутку, конечно, не всерьез, но все же… Ведь там был и он!
И как может Сергей сейчас вот так, буднично, обгладывать ее руку?! Мы не раз убивали мародеров, насыщаясь их кровью и плотью, считая, что они заслужили то, чтобы своей жизнью восполнить наши силы. Для нас они всегда были не более, чем хищными животными. Но Катя! Пусть она была предателем, но ведь столько лет мы прошли бок о бок с ней…
Я чувствую, как Безмолвие начинает кружиться вокруг меня, увлекая в какой-то жуткий танец… Я не хочу даже думать о том, что когда-нибудь, быть может, подобная учесть постигнет и меня.
— Ира. — Толя кладет мне руку на плечо. — Все нормально?
— Лучше и быть не может. — зло отвечаю я, переводя взгляд на Катю, у которой уже, кажется, не осталось сил даже для того, чтобы стонать. Жизнь медленно покидает ее тело…
— О! — восклицает Марат. — Твой друг решил нас навестить.
Я оборачиваюсь в направлении завода, и вижу Эзука, стремительно приближающегося к нам.
— Ну и пусть он теперь мне сказки рассказывает о том, что он человек. — говорит Толя. — Вы посмотрите, как он бежит?!
В самом деле, он летит над землей, едва касаясь ее ногами. Если у меня и были раньше какие-то сомнения относительно того, что он бегун, то сейчас они развеялись окончательно.
Что-то падает позади меня на снег, и оборачиваюсь, чтобы увидеть — это Сергей отшвырнул в сторону обглоданную человеческую руку. Катину руку… Мой желудок снова скручивается тугим комом, но блевать мне уже, кажется, нечем.
— Ну что, Катерина. — говорит он, упирая автомат ей в грудь. — Прощай.
Не смотря на страшную кровопотерю и болевой шок, она все еще жива, и взгляд ее глаз полон боли и ненависти к своим мучителям. К нам… Ко мне в том числе! Мне претит то, что собирается сделать Сергей, но я понимаю, что суд по законам военного времени — это именно то, что она заслужила своим предательством. В мире, где жестокость всасывают с молоком матери, расстрел предателя — такое же нормальное явление, как убийство комара, намеревающегося испить твоей крови. Но вот поедать тела врагов… Это, пожалуй, отдает даже не законами военного времени, а древнеафриканским каннибализмом! Только сейчас я смогла, наконец, посмотреть на себя так, как обычно меня видели простые люди. Жестокий убийца каннибал! Да, именно так. Каннибал!
