— Будем надеяться, что Руми успел взорвать установку. Но ее могли и просто выключить те, другие, из альпийской группы, о которых говорил Флетчер. Если «Верита» попала в их руки, то… Нет, я не могу уйти, не зная, что в лагере Армандо, что с «Веритой» и Руми.
— Все равно надо убираться из города. Если Руми уцелел, и все там получилось как надо, тогда он придет в «Подкову» дня через три. Так ведь? Не сидеть же здесь три дня. Так, чего доброго, дождемся Розелли, а он едва ли будет нам рад.
— Бежать, бежать сейчас же! — при упоминании о муже Аниту охватила дрожь. — Лейнстер, приготовьте нам коней.
— А как же я, мэм?
Все посмотрели на Багрова.
— Нет ли запасных патронов к вашему пистолету, Лейнстер? — спросил Багров. — Принесите их. Уложите немного провизии в дорогу. Анита, тебе бы переодеться. И захвати плащ. Да не найдется ли для меня сапог? Мои ботинки стали трофеем полиции.
— А как же я, мэм? — Лейнстер все еще не двинулся с места.
— Вы поедете с нами, если вас устраивает это. Не правда ли, Джо? И ты согласна, Анита? Решено.
Через четверть часа Багров, надевший охотничьи сапоги хозяина виллы, вместе с дворецким вылезли через окно кабинета в парк. Луна еще не взошла, было темно, ничего подозрительного не слышно… От реки веяло бодрящей свежестью.
С полмили кони шли по воде вдоль берега. Речную тишь нарушали только всплески из-под копыт да поскрипывал песок. Далеко в пальмовой роще все еще взлаивала собака.
Миновав последнюю усадьбу, поднялись на кручу и по наезженной пыльной дороге двинулись к темнеющей вдали полоске леса. Лейнстер вел уверенно. За ним ехали Багров и Анита, позади Слейн. В городе все слышалась стрельба, на окраинах полыхали пожары…
— Похоже, сеньор дворецкий, что здешние места вы знаете не хуже парка на вилле Розелли. Откуда бы? — интересовался журналист. — Вам уже приходилось отдыхать в этой дачной местности?
— В нашем деле всякие трущобы годятся, сэр. Вам не нравится?
— После столичных треволнений здесь сущий рай. И главное, в таком раю можно спрятаться от самого господа бога. Но вашему боссу Голдену тоже известен этот лесной сейф?
— Я тут прятался один после кое-каких неприятностей. Когда бежал из Штатов. Мистер Голден ни при чем.
— Великолепно! Кажется, я начну писать лирические стихи.
В диких зарослях тропического леса было и в самом деле укромно. Почвы здесь мало пригодны для плантаций, и даже индейские селения редки. Не тронутый цивилизацией лес в пятнадцати милях от столицы надежно скрыл беглецов.
Развалясь на сочной траве в тени эвкалипта и наслаждаясь покоем и безопасностью, Слейн пытался расспросить Лейнстера о его прошлой жизни. Молчаливый, угрюмый гангстер о былом вспоминал неохотно, однако к веселому журналисту относился уже без прежней неприязни.
— Мне всегда не очень-то везло, сэр. Не то что мистеру Голдену. И я устал от всего этого. Хотелось бы остаток жизни провести по-человечески. На вилле мне жилось хорошо, и сеньора Анита была так добра ко мне. Только я и там всегда боялся мистера Голдена — кто знает, что придет ему в голову. Он приказал глаз не спускать с сеньоры…
— Ну а что дальше, Лейнстер? Намерены жить святым отшельником на данной поляне?
— Нет, в этой стране я не избавлюсь от страха. Мистер Голден все равно до меня доберется, верно вам говорю. Дойти бы с вами до порта Сальваро, там у меня кое-кто из прежних дружков. Помогли бы переправиться через границу, а там на пароход и в Европу. Никогда не бывал в Европе. Но, я думаю, найдется же там уголок для старого, больного человека, где бы его не настиг мистер Голден. Только бы переплыть океан, сэр.
— Переплыть океан при современном развитии путей сообщения так же просто, как выкурить сигарету, если она у вас есть. Вот пока неясно, как мы доберемся до побережья и доберемся ли.
Слейн, сладко зажмурясь, зевнул, вынул сигареты.
— Закурите, приятель?
— Благодарю вас, сэр. Года три как не курю. Одышка, сэр.
Меж низкорослых мангровых деревьев паслись расседланные кони. Чуть слышно плескался ручей. Поодаль беседовали вполголоса Багров и Анита. Багров увлеченно рассказывал об «импульсах правды» и чертил что-то прутиком на глинистом берегу ручья. Женщина слушала и смотрела на него зачарованно и влюбленно. Заметив наконец, что она интересуется больше им самим, чем формулами «Вериты», Багров засмеялся, отбросил прутик и стер линии чертежей. В ее глазах светилась такая счастливая безмятежность, словно пронеслись уже над ними все беды и в награду остался лишь вот этот тенистый покой на берегу лесного ручья, чистое небо над зелеными кудрями зарослей. Багров избегал тревожить ее расспросами. Она рассказала сама коротко и задумчиво.
— Все так трудно сложилось, Гарри… Твое последнее письмо… Я не поверила письму. Поняла — что-то случилось жуткое. Но чтобы ты, ты отчаялся во всем — не верила! И ведь ты был все-таки жив! Все ждала, что дашь знать о себе. Каждый день, каждую минуту ждала… Ну хоть записку, хоть слух о тебе… Но когда газеты напечатали о твоей гибели… показалось, что все кончено. Сначала письмо, потом сообщения газет. Никакой надежды… Гарри, как мне было мучительно!.. И как пусто!
Она замолчала, поглаживая его руку.
Хрустели травой кони. Чему-то весело смеялся Слейн, тормоша Лейнстера.
— Потом приехал из Сан-Гвидо отец. Жаловался, что в его лавчонке дела совсем плохие. Он больше любил свой антикварный товар, чем коммерцию, способен был просиживать часами над какой-нибудь древней инкской статуэткой или светильником с редким орнаментом. Жаловался, что люди перестали понимать истинное искусство, что семье, детям, маме приходится все хуже… Словом, ему грозило разорение, хоть он и не говорил об этом прямо. Он меня не заставлял, не убеждал. Он только напомнил о Розелли. Я познакомилась с Розелли, когда еще заканчивала университет, когда с тобой у нас все шло так хорошо… На одном благотворительном вечере участвовала в сборе пожертвований для бедняков. Розелли тогда обратил на меня внимание. Без громких слов внес в фонд помощи бедным крупную сумму, сейчас уж не помню сколько. И вообще показался мне вполне приличным джентльменом. Несколько раз приезжал ко мне в университет, был корректен и не позволял себе ничего лишнего. А когда случилась беда, когда я сама не своя стала… после твоего письма… он был заботлив, как старший брат, старался отвлечь от дум, развеселить. Ничего не требовал и не просил, уважительное участие друга — и только. Но когда ему показалось, что я успокоилась, — предложил стать его женой. А мне было все равно, ведь ты… тебя больше не было… Если бы ты знал, как тосковала я в его доме! Впрочем, Розелли не в чем упрекнуть, по отношению ко мне он вел себя безукоризненно. Никогда не пришла бы мысль, что он — гангстер! У отца же с помощью Розелли дела пошли как нельзя лучше, семья выбилась из постоянной нужды, брат смог учиться. Меня радовало, что сумела помочь им, ведь они все так много сделали, чтобы дать мне образование.
