— Сын? — подсказала Надя. Никита кивнул.
Надя отвернулась, что-то смахнула с ресниц:
— Придется и мне признаться, что никогда в этом не сомневалась.
Никита опустил голову и добавил:
— Что ж, и я признаюсь. Знал я, что ты догадываешься.
Надя покачала головой.
— Догадываются умом, — грустно сказала она. — Здесь что-то совсем иное…
Мальчик вздрогнул, зашевелился.
Надя нежно положила ему руку на всклокоченные волосенки, не успевшие высохнуть.
— Вот это важно, а остальное… — И она отвернулась.
Мужество в несчастье — половина беды.
Плавт Тит Макций, древнеримский писатель
Трое звездонавтов вышли из подъезда дома, где отведена им была квартира.
Утренний воздух, пропитанный сыростью и морскими запахами, казался особенным. Глухой и глубокой, как провал, казалась тишина после рева ночного шторма.
Солнце только всходило, а с мокрой площади поднимались струйки тумана, капризно-извилистые. Просвечивающие сквозь них красавцы дома, окружавшие площадь, казались призрачными сказочными дворцами, устремленными в небо.
Но благостная тишина почему-то внушала неясную тревогу, вызывая внутреннее напряжение…
Особенно остро ощущала это Надя, вышедшая проводить мужчин. Ей припомнились непонятные «воробьиные ночи» их прежнего времени, когда неизвестно почему надо было куда-то бежать, кого-то искать, не зная покоя…
Надя корила себя за то, что смотрит Никите вслед, словно прощаясь с ним. Их ночной разговор — вовсе не прощание! Все стало ясным, нет больше темных уголков в уме и сердце! Вопреки всему они будут вместе, и дорогой, любимый Никитенок только скрепит их союз. Как он всех напугал в эту ночь! И не станет он напоминанием о чужой планете, где Никита обрел его. Не разделять, а соединять их будет замечательный малыш!..
Надя зябко передернула плечами.
«Все дело, наверное, в этом далеком собачьем вое. Аж мурашки по коже!» — подумала она, возвращаясь в комнату и садясь у открытого окна.
Крылову и Федорову тоже не спалось. Они тихо переговаривались в соседней комнате.
Трое мужчин прошли мимо памятника Кампанелле, обходя лужи, и приближались к такому же дому, какой только что покинули.
— Однозначно, здешний президент живет не в президентском дворце, — заметил Галлей, обращаясь к Бережному и Вязову.
— Не дивись, друже, многое у них не так, как в наши времена.
— Не всегда верна, видно, поговорка: «Век живи век учись…» — заметил Вязов.
— «…И дураком помрешь»?
— Не век, а тысяча лет прошло, а нам всем учиться впору.
— Зараз верно, хлопец. — Они тоже услышали собачий вой.
— Что это они развылись? — сказал Галлей.
— Организм у них кое в чем совершеннее нашего, — отозвался Никита. — И инфразвуки, и ультразвуки воспринимают.
— Не иначе отзвуки вчерашнего шторма их беспокоят, — заключил Бережной.
Они подошли к подъезду. На двери была дощечка с надписью: «Диофант, Демокрит, Иоланта».
— Звонка не вижу, — заметил Галлей.
— Стучи, да отверзнется, — пробасил Бережной. Но дверь, очевидно, подчинясь автоматике, реагирующей на звук, распахнулась сама собой.
Посетители, несколько смущенные, вошли. По коридору к ним навстречу шла изящная женщина в легком утреннем халате.
— Прошу вас в большую комнату, — приветливо пригласила она. — Я и Иоланта, и жена Демокрита. Мужчины еще отсыпаются после ночных поисков. Сейчас выйдут.
— Галлей, переведи нашей радушной хозяйке: «Вставший рано всегда удивляется, что другие еще спят», — со смешком заметил Вязов.
Иоланта, выслушав перевод, улыбнулась:
— Прошу вас, друзья. Я и сама удивляюсь соням, когда встаю рано.
Звездонавты оглядывали просто обставленную комнату с причудливой кованой вязью на стенах.
— Если это и не президентский дворец, то украшения достойны его высокого звания.
— Демокрит вовсе не президент, он лишь координатор, человек, согласовывающий действия. А эту вязь он выковал сам. И теперь в свободное время он кует такие же украшения для других.
— Высшее лицо острова — и кузнец! — восхитился Галлей.
— Он не высшее лицо, он равен всем другим. Согласовывать действия — это не значит повелевать. Дирижируя любимым оркестром, хороший дирижер никогда не навязывает исполнителям своей трактовки. Каждый может все. Он только помогает людям действовать сообща.
— А в наше время считалось, что община всегда связана с принуждением, порой с диктатурой, насилием.
— Это безнравственно! Я читала, что в очень давние времена существовали процветающие общины, объединенные высокой нравственной идеей; часто она была религиозной.
— И вы не обходитесь без религии?
— У нас может существовать религия, но не страх загробной жизни и Страшного Суда руководит людьми, а неспособность лгать.
— Вы просветили нас, прекрасная Иоланта! — восхищенно воскликнул Галлей.
В комнату вошли седобородый Диофант и коренастый чернокудрый Демокрит, оба в длиннополых одеждах.
После взаимных приветствий Вязов произнес:
— Мы пришли сердечно поблагодарить вас за помощь в спасении нашего озорника.
— Ребенка? Мы поступали как и все остальные. Я слишком хорошо знаю боль утраты близких. Я потерял всю свою семью во время землетрясения. Демокрит стал моим приемным сыном и утешением.
— Мы уже многое узнали о нем! И восхищаемся его искусством, — произнес Галлей, показав на железную вязь на стене.
Вместо ответа, Демокрит кинулся к широкому окну и плечом выбил стекло.
— Все за мной! — крикнул он. Звездонавты, демонстрируя мгновенную реакцию, последовали за ним и оказались на площади, где творилось нечто невообразимое…
Вязов с тревогой взглянул на дом, где остались Надя с Никитенком, закричал в браслет личной связи: «Надя! Надя! Спасайтесь!» — и услышал ее голос: «Спасибо собакам. Мы успели».
Теперь Вязов увидел и Надю с ребенком на руках, и Крылова с Федоровым, выбежавших из подъезда на площадь.
Дом, покинутый ими, качался, как и другие, соседние с ним башни, подобно кораблям на морских волнах.
И с каждым колебанием наклоняясь все больше и больше, их дом — их пристанище — наконец рухнул, вздымая тучи пыли и оглушая грохотом.
Из серого облака, скрывшего Надю со спутниками, вырвался маховик и с визгом помчался на шарахающихся от него в ужасе людей, успевших выбежать из других домов. Башни стали рушиться одна за другой. Сначала они оседали, уменьшаясь, становясь все ниже, потом рассыпались камнепадом, вздымая клубящиеся облака пыли.
