Тело лежало в углу и особенно сильно смердело. На животе покойника была рваная рана в которой уже рылся целый рой всевозможной живности. Внутренности покойника красным клубком нелепо торчали из распоротого живота.
"Видимо кто-то пытался их извлечь руками. И может этот кто-то он сам", — подумал я тогда.
Правая рука трупа, как я и предполагал, мертвой хваткой вцепилась в красную рукоять топора. Пальцы левой руки мертвеца сжимали нечто странное. Направив туда свет, я облегченно вздохнул. Рука сжимала крупный клок черных волос, а в полуметре от тела лежала голова с раскрытыми в немом ужасе глазами и ртом. Да, тогда я был рад увидеть эту жуткую картину, ведь это означало близость завершения моего тернистого пути, близость таких долгожданных ответов. Без промедления я поднял голову, и было решил выйти в коридор, как вдруг страх породил новую мысль. Положив фонарик на пол под таким углом, чтобы луч падал на тело, я спрятал пистолет за пояс и присел рядом с выпотрошенным трупом. Рыча и потея, я принялся ломать одеревеневшие пальцы, дабы они разжали рукоять топора. Справился я с трудом, мертвые не любят возвращать свое. Подняв фонарик, я, наконец, покинул страшную комнату, вернувшись в залитый дьявольским светом коридор. Вернувшись с добычей.
До открытия заветной двери, разделяющей меня с ответами на мои вопросы, оставалось всего ничего. Но, как всегда не вовремя, подкралась Тьма…
Дневник Елены
Прижимаясь друг к другу мы сидели на холодном полу и едва дышали. Звуки за дверью с каждой минутой слабели, и вскоре, не найдя добычу, твари покинули лазарет. Слегка расслабившись, я позволила себе выглянуть из-под стола.
Взглянув тогда на Анжелу, я поняла, что девушка совсем расклеилась. Обхватив руками свои колени, она тихо плакала. Сквозь всхлипы я разобрала несколько слов.
— За что? Ты не лучше меня! Мы теряем рассудок! — бессвязно бормотала девушка.
Однако желания броситься успокаивать девушку отчего-то не возникло. Толи ситуация была слишком острой, толи Смерть меняла и меня. Я осмотрела кабинет, но, ни окон, ни других дверей не нашла. Вход был единственный, как впрочем, и выход. Из мебели в комнатке было только два стола (большой заваленный бумагами, под который мы с Анжелой и забрались, и маленький, офисный, для персонального компьютера), и небольшой картотечный шкаф. Делать было нечего, и я подошла к малому столу.
Несколько выдвижных ящиков, и сам компьютер — все, что там было. В одной из полок, кроме бумаг и всякого мусора, моя рука нащупала какой-то увесистый предмет. Достав его из ящика, я даже слегка удивилась. В моей руке была довольно большая любительская видеокамера, и от просмотра содержимого кассеты, меня оторвал только возобновившийся шум за дверью. Тогда что-то в сердце оборвалось, что-то подсказало юркнуть обратно под большой стол, и только я вернулась к заливающейся слезами Анжеле, дверной замок щелкнул.
Дверь открывалась, и страх вползал в образовавшийся проем. Сверкнув больничным халатом, в проем вошел человек. Я видела его прежде там, в зале. Главврач приюта был бледен лицом, и мелкая испарина блестела в свете электрических огней. Его взгляд был неестественно спокойным, я бы даже сказала, бесчувственным. Постояв в проходе некоторое время, Аскольд зашел в кабинет. Осмотревшись, он на мгновение вернулся в лазарет, а затем опять появился в кабинете, но уже не один. Руки Аскольда медленно тащили тело коротко-стриженной, смуглой девчонки лет двенадцати, или около того. Ее глаза застыли в холодной вечности. Да, она была мертва…
Конечно, я понимала, что развитие сцены вряд ли будет веселым. Но то, что открыл мне тот эпизод, перевернуло мое отношение к некоторым людям, а может и ко всему миру в целом. Смерть не была навязчивой, она медленно шла в мою сторону, и с каждым ее шагом я узнавала о людях все больше.
Аскольд затащил тело в центр комнаты, оставив мертвую девочку прямо между двумя столами. Отойдя от трупа, Аскольд включил компьютер, повернул монитор в нашу сторону, так что страшные кадры мне были видны как на ладони. Подключив ту самую видеокамеру к компьютеру, он открыл директорию для записи, (где я заметила сотни видеофайлов), и начал съемку.
Руки странного доктора срывали одежду покойницы, глаза же врача не менялись во взгляде. Все та же отстраненность, все то же спокойствие, словно не он вовсе насилует труп малолетней девочки, а некий безликий кукловод. Возможно это сравнение, действительно имеет место быть, так как с того момента феномен Смерти уже не казался мне стихийным. Смерть и была тем самым кукловодом.
Из-под стола мне не было все видно. Поэтому, я приподнялась и взглянула на монитор. От противоестественности увиденного, меня чуть было не вывернуло наизнанку. Тяжелые, толкающие движения Аскольда вызывали тошноту. Психика Анжелы тогда сдала окончательно, и слезы из ее глаз литься не переставали.
Закончив свое страшное соитие, человек в белом халате на несколько секунд вновь вышел в больничный покой. Тогда я совсем растерялась. Я не знала что делать. Аскольд отличался от прочих тварей, а его рациональность пугала больше всего. То был абсолютно новый тип плененного Тьмой.
Аскольд вернулся. В руке врача блестела медицинская пила, и, как бы радуясь своему собрату, в моем животе опять резанула боль. Дитя рвалось наружу, однако плод не был достаточно сформирован, чтобы убить, либо покалечить меня изнутри.
Итак: боль резанула в живот, а рука Аскольда медленно отделяла голову девочки от тела. Вслед за мерзкими звуками рвущихся тканей, последовал не менее противный хруст костей. Аскольд вырезал у тела сердце. Тот кровавый ритуал привораживал, и оторвать от действия взгляд было очень сложно. Сцена завершилась совершенно непредсказуемо. Аскольд нагнулся над изнасилованным телом, расставил покойнице руки, раздвинул ноги. Отойдя в сторону, он с оценкой взглянул на свое мертвое полотно, затем опять наклонился, и самое поразительное: вложил девушке в руки ее же сердце и голову. Завершив таинственный обряд, доктор лег на пол, свернулся калачиком и впал в беспамятство.
Это случилось двадцать лет назад. Стояла весна девяносто второго года, и как всегда природа вяло просыпалась. Тогда сырая пора изменений в жизни не предвещала. Цикл за циклом, мир засыпал, а затем просыпался. Год за годом, Соколов однообразно встречал начало весны. В руках кружка горячего чая, книга или же винтовка, если он выбирался на охоту. В голове мысли и еще раз мысли. Он любил думать, и пора измороси и непогоды была отличным для этого временем.
