— Потом, лет через сто, — продолжал он. — Марс тоже можно будет переместить на орбиту Земли. Разместить его, Венеру и Землю через равные промежутки на нынешней орбите Земли. Так у людей станет в три раза больше места для жизни. Еще можно позаимствовать спутник Юпитера — Каллисто, и сделать его луной Марса. А то имеющиеся у него спутники — Фобос и Деймос — какие-то несолидные…
Тим в очередной раз перестал жевать и изумленно посмотрел на Олега, а тот продолжал витать в облаках своей фантазии:
— В принципе, Марс можно вернуть на его родную орбиту, устроив ему искусственный подогрев и подсветку. Например, если изготовить зеркала диаметром в несколько километров и установить их параллельно друг другу около Солнца таким образом, чтобы солнечная корона оказалась между ними. Так мы получим сверхмощный лазер с естественной накачкой. Его лучом можно будет освещать и подогревать поверхность Марса…
— Фантазер ты наш… — улыбнулся историк.
— Не ваш, а свой собственный! — беззлобно огрызнулся Олег, недовольный тем, что его перебили.
— Хорошо, будь свой собственный, — добродушно согласился историк. — Олег, а подумай над такой проблемой: с повышением общего культурного уровня людей стал уменьшаться прирост населения Земли. Скоро будет просто некому заселять другие планеты. К тому же, найдется не так много желающих перебраться жить за пределы привычной Земли. Люди селятся в больших городах отнюдь не потому, что им жить больше негде. А ты им предлагаешь перебраться в дальнюю провинцию… Хотя с развитием техники перемещения в пространстве, расстояние станет менее существенной проблемой, но тем не менее… Пойми, людей привлекает неизведанное и возможность проявить себя. В таком случае, важно естественное многообразие планет… Ты же не хочешь превратить всех диких животных на Земле в домашних, а горы превратить в равнины? А, Олег?
— Эти ретрограды не дают прохода творческой интеллигенции! — немного обиженно проговорил Олег и сгреб свои давно пустые тарелки. — Ну ничего, есть идея и для нашего времени. Можно в космосе раскинуть сети из «материи вневремени» и ловить в них солнечный ветер, раскладывая его атомы по складским полочкам таблицы Менделеева… А сейчас я иду смотреть объемный телевизор — друзья приглашали.
Он поднялся и предложил Тиму и Гусеву:
— Пойдемте со мной. В компании интереснее.
— Ты имеешь в виду стереоэкран? — переспросил историк.
— Не-а, — Олег уже приготовился поставить грязную посуду обратно на стол. — Стерео — это когда видишь объем всегда из одной точки. А объемное изображение — это все равно, что со всех сторон рассматриваешь скульптуру. Говорят, при создании объемного телевизора воспользовались приемом Тимура, его способом манипуляции гранулами из разных материалов. Неужели не хотите посмотреть на это чудо?
Тим и Гусев переглянулись и молча поднялись из-за стола.
Когда троица вошла в лабораторию, они увидели двух мужчин в белых халатах. Они солидно восседали за шахматной доской, которая парила над изящной высокой вазой с узким горлышком. Игроки объявляли свой ход, а фигуры двигались сами.
— Ну и где ваш объемовизор? — спросил Олег прямо с порога.
— Вы на него смотрите, — ответил один из игроков и скомандовал: — Джин из вазы, покажи музыкальный клип.
— Слушаюсь и повинуюсь, — прозвучал ироничный голос, приглушенный, словно исходящий из недр вазы. Затем шахматная доска преобразилась в сцену, на которой был певец и музыканты с инструментами. Ваза опоясалась призрачно радужными кольцами. Зазвучала музыка, и певец запел. Тим удивленно поднял брови — качество звука было отменным.
Сцена и певец стали увеличиваться, при этом пение звучало все громче. Вдруг музыканты как бы «выпали» за рамки невидимого экрана и растворились в воздухе, а певец продолжал «расти» (в обычном телевидении это назвали бы наездом телекамеры). Голова певца заполнила все пространство над вазой, больше ничего не было видно.
Плечи Тимура свела непроизвольная судорога. Он отвернулся и быстро вышел в коридор. Там он встряхнул головой, сбрасывая неприятное ощущение. Следом за ним лабораторию покинул один из давешних игроков.
— Вам тоже стало жутко? — спросил он сочувственно.
— Такое ощущение, что сами по себе стали двигаться экспонаты анатомического музея, — пробормотал Тим, все еще избавляясь от неприятного чувства.
— Да, надо придумать что-то типа ширм, якобы закрывающих невидимую часть сцены. Устройство станет похожим на обычный телевизионный экран и не будет столь шокирующим, — почесал подбородок исследователь. — Правда, этот вариант не решит всей проблемы. Целиком воспроизведенный человек тоже создает ощущение неестественности. И чем точнее воспроизводится облик человека, тем большую жуть он наводит на неподготовленного зрителя. Это пока непонятный психологический эффект…
— А что тут непонятного, нежить она и есть нежить, — ответил Тим, пожав плечами.
— Нежить?.. А это идея! — исследователь смотрел на Тима с восхищением. — Необходимо вдохнуть в отображаемые предметы их суть. Надо воспроизвести их ауру… — быстро затараторил парень.
— Как бы не получилось еще хуже, — остановил его Тим. — Может быть, стоит попробовать сделать наоборот? Например, заблокировать возможность восприятия человеком ауры воспроизводимых объектов, — предложил Тим.
Исследователь задумчиво замолчал, а из лаборатории тем временем выскочили Олег и историк. Глаза Пронина были широко открыты, а Гусев держался руками за горло так, как будто хотел выплеснуть на пол только что съеденный обед.
— Да, надо что-то делать… — проговорил себе под нос работник лаборатории и глубоко вздохнул.
Глава XXXV. Многоликое единство
Рита с удивлением наблюдала за собой — давно она не чувствовала себя так комфортно. Особенно, если учесть, что внутреннее ощущение тепла, пушистости и тишины одновременно спустилось на нее в доме яростного врага всех журналистов Султана.
Он сам то и дело переводил на нее немного хитрые глаза с дивана напротив, Рита же в очень домашней позе сидела в кресле. На коленях Сержа лежал мини-компьютер, по которому он просматривал выпуски новостей разных компаний — все они рассказывали о испытании станции «Мини-торнадо». Тоня и Катя сидели рядом и смотрели на экран через плечо мужа, Лариса и Нина устроились на другом маленьком диванчике. Многие издания цитировали мало кому известную газету, для которой писала Батлер. После ее репортажа подписка резко возросла — запросы на распространение газеты посыпались с разных уголков планеты. Руководство было довольно и шокировано одновременно — с одной стороны дополнительные деньги и слава никогда не лишние, а с другой — что-то должно быть не так. Как это наша Ритка умудрилась слетать с самим Султаном в далекий Канзас? Что-то тут явно «нечисто»…
«Со мной что-то не так», — подумалось Рите. «Не так как всегда», — послышалось продолжение ее (или уже не ее?!) мысли. «Не так, как было раньше», — продолжался «думательный» процесс. «Но весь лучше, так?» — опять звучало в голове.
«Это я или не я думаю?» — напряглась Рита. Ей это усилие далось с трудом — она пребывала с приятном расслабленном, но в то же время в весьма алертном состоянии. Расслабленность проявлялась в непротивлении ничему, что происходило вокруг и внутри нее. И, совсем не противореча этой якобы-пассивности, она чувствовала, что может сделать все-все, что ей хочется. Более того, давно забытые желания вдруг стали всплывать перед мысленным взором — она чувствовала горячий песок под ногами на морском пляже («Боже, как же я давно не отдыхала?!»), руками касалась пушистого свитера, который так хотелось связать, да все было не досуг («В конце концов, жизнь же не из одной работы состоит?!»), ощущала запах масляных красок, которые она тонкими мазками клала на шероховатое полотно («Может, во мне великий художник умирает? Когда же я, наконец, найду время взять пару уроков?!»). Вот ее грудь наполнилась приятным теплом — воображение нарисовало мужскую руку, в которой утонула ладошка Риты. Незнакомец сжал ее пальцы, и у Риты забилось от счастья сердечко, а на глаза навернулись слезы счастья («Где же мое женское счастье-то?!»). И пришло понимание, что все это и многое еще она вполне может иметь. Стоит только захотеть…
Рита почувствовала на себе добрый и внимательный взгляд Тони, и в первый раз не стушевалась от этого — она совсем не возражала, если новая подруга заглянет куда-то в дальние уголки ее души. Тем более, Ритино столь индивидуальное внутреннее содержание «вдруг» перестало быть тем, что хотелось сохранить в неприкосновенности. Только что она, сама не понимая как, умудрилась обменяться внутренними миром со всеми присутствующими в комнате, и от этого, похоже, только выиграла.
