— У меня нет ни пера, ни пергамента, — ответил я.
— Боже, — сказал он. — Ну, это уже совсем не цивилизованно.
— Знаю. Но с другой стороны, Эрика и нельзя назвать цивилизованным человеком.
— Ну, хорошо, а что у тебя есть? Моя комната нравится мне как-то больше, чем это место. По крайней мере, там светлее.
— Вы пообедали со мной, а сейчас я хочу попросить вас об услуге. Если вы выполните мою просьбу, я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы примирить вас с отцом.
— А чего тебе надо?
— Я долгое время наслаждался вашим искусством, и есть картина, которую мне всегда хотелось иметь именно в вашем исполнении. Помните ли вы маяк на Кабре?
— Ну конечно. Я был там много раз. Я знаю его хранителя Жупена. Бывало, я часто играл с ним в шахматы.
— Больше всего на свете, почти всю жизнь, я мечтал увидеть один из тех магических набросков этой серой башни, нарисованных вашей рукой.
— Очень простой рисунок, и довольно приятный, не могу не согласиться. В прошлом я действительно несколько раз делал наброски этого места, но как-то никогда не доводил их до конца. Слишком много было другой работы. Но если хочешь, я тебе нарисую то, что помню, а потом передам.
— Нет. Мне бы хотелось что-нибудь более постоянное, чтобы я все время мог держать этот рисунок перед глазами в своей камере, чтобы он утешал меня и всех других узников, которых посадят сюда после меня.
— Вполне понимаю, но на чем же мне нарисовать?
— У меня здесь есть стило, — сказал я (к этому времени ручка ложки здорово поистерлась и заострилась), — и мне бы хотелось, чтобы вы нарисовали эту картину на дальней стене, чтобы я мог глядеть на нее, когда прилягу отдохнуть.
Он довольно долго молчал, наконец заметил:
— Здесь очень плохое освещение.
— У меня есть несколько коробков спичек, и я буду зажигать их по одной и держать перед вами. Если не хватит спичек, можно будет спалить солому.
— Не могу сказать, чтобы это были идеальные рабочие условия…
— Знаю, и заранее прошу прощения за это, великий Дворкин, но они лучшие из тех, которые я могу предложить. Картина, написанная вашей рукой мастера, осветит мое жалкое существование и согреет меня здесь в темнице.
Он опять ухмыльнулся.
— Хорошо. Но ты должен мне обещать, что посветишь мне потом, чтобы я мог нарисовать картину и попасть к себе домой.
— Обещаю, — ответил я и сунул руку в карман.
У меня было три полных коробка и часть четвертого. Я сунул ложку ему в руку и подвел к стене.
— Появилось ли у вас чувство инструмента?
— Да это ведь заостренная ложка, верно?
— Верно. Я зажгу вам спичку, как только вы скажете, что готовы. Вам придется рисоваь быстро, потому что мой запас спичек ограничен. Половину спичек я израсходую на рисунок маяка, а вторую половину — на то, что подскажет вам ваше воображение.
— Хорошо.
Я зажег спичку, и он начал вычерчивать линии по сырой серой стене.
Первым делом он очертил большой прямоугольник, как раму для своего наброска. Затем, в результате нескольких быстрых четких штрихов, начал вырисовывать маяк. Это было просто удивительно, но этот старый нелепый человек сохранил все свое прежнее искусство.
Когда каждая спичка догорала до половины, я плевал на большой и указательный пальцы левой руки и брался уже за сгоревший конец, чтобы ни одна секунда драгоценного времени не пропала даром.
Когда первый коробок кончился, он уже дорисовал башню и работал над морем и небом. Я вдохновлял его, издавая восхищенные возгласы с каждым движением его руки.
— Великолепно, просто великолепно, — сказал я, когда он почти закончил.
Затем он заставил меня потратить еще одну спичку, потому что он забыл подписаться под картиной. К этому времени моя вторая коробка спичек почти иссякла.
— А сейчас давайте восхищаться этой картиной вместе, — сказал он.
— Если вы хотите вернуться к себе, то вам придется оставить это восхищение лично мне. У нас слишком мало спичек, чтобы заниматься критикой.
Он немного поворчал, но все же подошел к другой стене и начал рисовать, как только я зажег спичку. Он быстро набросал крошечный кабинет, стол, череп на столе, стены, заставленные книгами до самого потолка.
— Теперь хорошо, — удовлетворенно пробурчал он.
В это время третья коробка моих спичек кончилась, и я начал остатки четвертой. Пришлось потратить еще шесть спичек, пока он что-то исправлял в своей картине и подписывался.
Он сконцентрировался на картине, когда я зажег следующую спичку, у меня осталось всего две, а затем сделал шаг вперед и исчез.
Этой спичкой я обжегся, так что даже выронил ее из рук. Она упала на сырую солому и, зашипев, погасла.
Я стоял, весь дрожа, полный каких-то смешанных чувств, а затем я вновь услышал его голос и почувствовал его присутствие рядом с собой.
— Знаешь, что мне только что пришло в голову? — спросил он. — А как ты будешь любоваться моей картиной, когда здесь так темно?
— О, я вижу в темноте. Мы с ней жили так долго вместе, что стали друзьями.
— А, понимаю. Мне просто стало любопытно. Посвети-ка мне, чтобы я снова мог попасть к себе.
— Хорошо, — сказал я, беря в руки свою предпоследнюю спичку. — Но в следующий раз, если захотите навестить меня, то приходите со своими спичками, потому что мне светить будет нечем. Спички кончились.
— Хорошо.
Я зажег спичку, он уставился на свой рисунок, подошел к нему и еще раз исчез.
Я быстро повернулся и посмотрел на маяк Кабры, прежде чем спичка погасла. Да, в этом рисунке чувствовалась сила. Та самая сила. Сослужит ли моя последняя спичка мне верную службу?
Я был уверен, что нет. Мне нужно было долго концентрироваться, чтобы использовать Карту как способ побега. Что я мог поджечь? Солома была слишком сырой и могла не загореться. Это будет просто ужасно — иметь выход, дорогу к свободе здесь, со мной, и не быть в состоянии им воспользоваться. Мне нужен был огонь, который продержался бы совсем недолго.
Мой матрац!
Это был льняной тюфяк, набитый соломой. Эта солома, наверняка, будет суше, да и лен неплохо горит.
Я расчистил пол перед собой до самого камня. Затем поискал вокруг себя заостренную ложку, чтобы вспороть матрац. Тут я выругался. Дворкин унес ее. Изо всех сил я принялся раздирать матрац. Наконец послышался треск разрываемого материала, и я вытащил из середины сухую солому. Я сложил ее небольшой кучкой, а рядом положил материю в качестве дополнительного топлива, если оно понадобиться.
— Чем меньше дыма, тем лучше, — подумал я. — Он только привлечет внимание, если вдруг мимо пройдет стражник. Однако это было маловероятно, потому что пищу мне уже принесли, а кормили меня здесь один раз в день.
