Сергей Петрович решил произвести небольшой эксперимент. Он подозвал одного из учеников и попросил минут на пять заменить наездника. Чуда не произошло. Мавр остался верен себе. Уже через минуту парень с виноватым видом валялся на земле, а Мавр, фыркая, боком удирал в конюшню.
Так началась эта непонятная для всех дружба.
Митька принял ее просто, без затей, не придавая ей особого значения. Он был великодушен и добр и, как все добрые люди, никаких других отношений, кроме товарищеских, не признавал, и очень удивился бы, если бы кто-то не ответил ему взаимностью.
Для Мавра все было сложнее. Мальчишка с певучим голосом напомнил ему детство, когда он, смешной и тонконогий, летал за матерью по прекрасному, манящему неизвестными запахами лугу. Порой эти воспоминания были так ярки, что Мавр, забываясь, начинал призывно ржать и бить копытом. Он звал мать, табун, он возвращал прошлое. Митька, чувствуя, что с жеребцом творится что-то неладное, нежно щекотал его за ушами, расправлял гриву, давал сахар. Мавр тыкался в ладонь, слизывал застывшую сгущенку, несколько раз звучно втягивал и выпускал воздух из напряженных ноздрей и замирал — весь во власти тревожных воспоминаний.
Когда Митька уходил, Мавр, чуть не наполовину высунувшись из денника, долго смотрел ему вслед, скашивая свой желто-карий глаз так, что белок наливался кровью. Теперь снова надо было ждать до пятницы, а от пятницы — до понедельника. В эти дни Мавр начинал волноваться с самого утра. После обеда нетерпение его возрастало. Он начинал шумно всхрапывать, перебирать ногами по свежеподстеленной соломе, глухо, гортанно бормотать, словно жалуясь на что. Вот хлопнула дверь. «Он?» Чуткие уши вытягивались в струнку, замирали. «Нет!» Мавр, согнув в кольцо красивую шею, откидывался, как на пружинах, назад, в глубь денника, вздрагивая, сердито бил в пол копытом.
Наконец Митька появлялся.
— Мавр, я здесь, — раздавался в конце коридора его певучий голос.
Мавр высовывался из денника и замирал. По мере приближения Митьки он начинал облизываться и нервно втягивать воздух. Знал: сейчас будет булка, много сахара, а затем последует прогулка, где он вволю набегается и нарезвится.
Но особенно Мавру запомнилось лето. Его, как и многих других лошадей, весной вывезли за город, в конно-спортивный лагерь. Здесь все напоминало детство: и речка, и лес с его таинственными звуками, и луг, по которому весело порхали бабочки. Митька стал появляться чаще. Кроме понедельника и пятницы, он приезжал теперь в субботу и воскресенье. Радости Мавра не было предела. После обязательной тренировочной программы, где надо было шагать, бегать всякой там рысью, скакать коротким галопом, они уносились с Митькой в лес. От его шелеста и запаха Мавр сатанел, просил повода. Не было той дороги, по которой он вихрем бы не проносился со своим наездником, не было той лесной тропинки, по которой бы он не пробирался своим длинным, упругим шагом. А иногда они забирались на какую-нибудь поляну, скрытую от посторонних глаз густой кроной деревьев, и отдыхали. Митька ложился на мягкий, звенящий от солнца мох и, о чем-то вздыхая, подолгу смотрел в небо. О чем он думал, Мавр не знал. Лично он не думал. Он просто блаженствовал. Щипал траву, прислушивался к лесным шорохам, крикам птиц, шумно, с удовольствием вдыхал волнующие первобытностью запахи земли.
Однажды Митька не пришел. Мавр не знал, да и не мог знать, что его маленького хозяина родители отправили на третью смену в пионерский лагерь, и страшно огорчился. Все лошади как лошади — и сахар получили, и яблоки, и мягкую корочку круто посоленного хлеба, и вволю набегались, а до него никому и дела нет. Мавр всхрапывал, бил копытом, сердито взвизгивал — все было напрасно: дверь конюшни поминутно хлопала, но входили и выходили чужие, посторонние люди. Вдруг насторожился, прильнул раздувавшимися ноздрями к решетке и отпрянул — назад, в глубь денника: к нему, о чем-то разговаривая, медленно подходили Сергей Петрович и… Филин.
— Здравствуй, Мавр!
Мавр не дрогнул, не переступил, как обычно, с ноги на ногу, не вскинул спои изящные треугольники ушей, он даже не повел глазом, и от этой неподвижности Сергею Петровичу стало не по себе.
— Ты что, по Митьке соскучился? — спросил он ласково.
Мавр отвернулся.
— Да он побегать хочет! — Филин вошел в денник и, громко смеясь, принялся похлопывать жеребца по груди и шее.
— Так вот, значит, где ты пропадаешь, рекордсмен. Узнал? Узнал, собака, узнал! Побегать хочешь?..
По нервному, быстрому подрагиванию ладони Мавр понял, что Филин боится его, хотя и хочет показать свою власть над ним.
Филин и впрямь нервничал. Его нервозность передалась Мавру. Он шел, подняв голову и хвост, ноздри его широко раздувались.
Филин подтянул подпругу. Мавр фыркнул, злобно скосил налившийся кровью глаз. Он вспомнил упругий свист хлыста, обжигающую боль в плече, свой мгновенный испуг, градом посыпавшиеся удары, жестокие и беспощадные. В ту минуту он люто ненавидел этого человека… Потом забылось — появился ласковый, добрый Митька. Где он? Мавр вскинул голову и протяжно, словно призывая на помощь, заржал.
— Я же говорю, соскучился! — Филин хотел было вскочить в седло, но Мавр отпрянул, завертелся волчком, пытаясь освободиться.
— Не балуй! — грозно прикрикнул Филин, вытаскивая из-за голенища с» нога знакомый хлыст.
Мавр замер. Филин медленно приблизился, положил на холку лошади подрагивающую ладонь. Мавр дернулся, словно по нему провели наждаком, и, резко повернувшись, вскинул задом. Если бы Филин был менее проворен, удар копытом пришелся ему точно в живот. Трудно сказать, где бы он тогда встретил свой смертный час: в больнице или здесь же, на месте, не приходя в сознание. Но ему повезло. Он вовремя отскочил, и свинцовая булава копыта чиркнула его только по куртке, разорвав карман. Филин посерел и с минуту не мог произнести ни слова.
— Мавр, ты с ума сошел! — крикнул Сергей Петрович, сдерживая жеребца. Но не тут-то было! Мавр взбунтовался. Он завертелся волчком, оскалился, выбрасывая клочья пены. Свистнул хлыст. Раз… другой… третий Мавр рассвирепел. Он прыгнул в сторону, вперед, вырвался и, глухо фыркая, убежал в конюшню.
— Ну что, Мавр, обидели тебя, не сердись, — говорил Сергей Петрович, поглаживая жеребца. — Перестань, чего в жизни не бывает. Думаешь, мне легко? Ошибаешься. Иной раз так подопрет — хоть волком вой. А ничего, живу, и не просто живу — радуюсь. Мир не без добрых людей — помогут, выручат. Главное, Мавруша, — верить. А ты… Ну, посмотри, на кого ты стал похож? Кожа да кости! Хочешь яблоко?
Мавр моргнул, обиженно отвернулся.
