— Как это?
— Очень просто. Избыточная рабочая сила. Никто в вас не нуждается — по крайней мере, здесь. Утром за вами приедут грузовики. Расходитесь по хижинам и будьте готовы к семи утра.
Снова молчание.
— Куда нас повезут, хозяин? — спросил Зеб.
Фермер пожал плечами.
— Куда-то повезут… — Он улыбнулся. — А у меня для вас сюрприз. Мы с женой просто так вас не отпустим: на прощанье надо повеселиться. Устроим вечером танцы, как в добрые старые времена! Лучшие танцоры получат новые платки. Потом вы соберетесь в Большом доме и будете петь нам духовные гимны. Обещаю, хозяйка, дети и я с удовольствием вас послушаем!
Их выгрузили рядом с мрачным белым сооружением из шлакобетона в Де-Плейнсе. За рулем грузовика сидел хмурый коренастый робот в кепке с низко надвинутым козырьком и кожаной куртке без рукавов. На вопросы он не отвечал ни на ферме, пока рабочие залезали в кузов, ни на месте прибытия, перед воротами, замкнутыми на цепь, с надписью «Прием».
— Стойте на месте, — распорядился он. — Все выгрузились? Ну и ладно. — Он закрыл борт кузова и укатил, оставив их мокнуть под теплым мелким дождиком.
Все терпеливо ждали. Четырнадцать первоклассных рабочих-роботов обоих полов и трое детей. Разговаривать не хотелось. Один Зеб, утираясь, пробормотал:
— Лучше бы вода была там, где следует! Здесь-то кому сдался дождь?
Не вся влага на лицах была дождевой водой: и Зеб, и остальные напряженно размышляли. Один Лем, новенький, в ус не дул. Он работал садовником в Урбане, пока его хозяева не решили эмигрировать в космическую колонию О’Нил. Лему повезло: на соевой ферме перевернулся трактор, что привело к образованию вакансии. Произошло это недавно, и он по-прежнему с восторгом вспоминал благословенную Урбану.
— Де-Плейнс! — радовался он сейчас. — Отсюда рукой подать до Чикаго! Уж там мы позабавимся, братцы! Стейт-стрит, «Петля», Золотой берег!
— А работа для нас в Чикаго найдется? — поинтересовался Зеб.
— Работа? Брось, брат, какая еще работа? Одно слово — Чикаго! Ух ты!
Зеб задумчиво кивал. Лем его не убедил, но хотелось надеяться На лучшее — это тоже было частью его программы. Он разинул рот и, попробовав на вкус дождевые капли, поморщился. Горечь, много пыли, гораздо больше двуокиси углерода и окиси азота, чем он привык. Хорошенькое местечко! Даже у здешнего дождя гадкий вкус… А все машины: нет, чтобы ездить на добром старом электричестве, подавай им бензин!
К тому моменту, когда в шлакобетонном ангаре возникла суета, Зеб расстался с остатками оптимизма. В ангар въехали машины, загорелся свет, с лязгом поднялась ржавая щеколда, смуглый коренастый робот отпер замок и снял с ворот цепь. Бесстрастно оглядев рабочих, он сказал:
— Идите сюда, излишки! Будем вас перепрограммировать.
Зеб дождался своей очереди и прошел в кабинет со зловещей койкой у стены. Его встретила хорошенькая блондинка в белом халате, с длинными хрустальными серьгами в ушах — тоже робот, конечно. Она велела ему сесть на край койки и наклониться вперед, затем быстро засунула ему в левое ухо палец с красным ногтем. Он вздрогнул: неизменяемая память, покинув его процессор, перешла на ее внутренний сканер.
— Ты просто устроен, — сообщила она радостно. — Мы быстро тебя выпустим. Расстегни рубашку.
Зеб стал медленно расстегивать заскорузлыми от земли пальцами пуговицу за пуговицей. Не дождавшись, пока он доберется до последней, блондинка нетерпеливо отбросила его руки и сама распахнула рубашку. Последняя остававшаяся в петле пуговица оторвалась и покатилась по полу.
— Все равно тебе придется переодеться, — сказала она и погрузила свои длинные красные ногти в четыре узкие прорези по обеим сторонам его грудной клетки. Вся его грудь осталась у нее в руках. Отложив щиток в сторону, программистка заглянула внутрь и довольно кивнула.
— Все в порядке. — Она уверенно достала из темных глубин платы с микросхемами. — Тебе ненадолго станет нехорошо: ты даже не сможешь говорить. Потерпи, это быстро пройдет.
Нехорошо? Зебу показалось, что кабинет заворачивается в спираль. Он не только не мог говорить, но даже не помнил слов. И мыслей тоже. Ему уже казалось, что он никогда больше не увидит… Чего? Он и этого не помнил.
Потом он почувствовал, как у него внутри что-то с чем-то соединяется. Это был даже не щелчок контакта, а ощущение, словно нога обживается в ботинке. В следующую секунду он сумел завершить свой вопрос. Ферму!
Оказалось, что он формулирует мысль вслух. Программистка засмеялась.
— Видишь? Ты снова начинаешь соображать.
Он усмехнулся в ответ.
— Поразительное ощущение! Поверите ли, я почти утратил свой прежний, сельский опыт. Но разве очарование деревенской жизни значит хоть что-то для… Боже правый! Что это я говорю?
— Теперь вы рассуждаете как житель большого города, а не как сельскохозяйственный рабочий.
— А ведь верно! — вскричал Зеб. — Но возникает следующий вопрос: пригодятся ли правильная грамматика и поэтическая образность речи для моей предполагаемой новой карьеры?
Программистка нахмурилась.
— Это словарный запас литературного критика, — сказала она извиняющимся тоном. — Кто-то ведь должен им пользоваться!
— Позвольте спросить, почему именно я?
— Потому что это все, что у меня сейчас нашлось. Это не единственная перемена, которую вы в себе обнаружите. Я изымаю микросхемы почвенного анализа и программы управления сельскохозяйственной техникой. Если хотите, могу оставить вам духовные гимны и умение танцевать.
— Зачем сохранять тень, когда уходит сущность? — возразил он с горечью.
— Прекратите, Зеб, — перебила она ворчливо. — Вся эта специфика вам больше ни к чему. Прошлое похоронено. Вы не будете по нему тосковать. Вы даже не представляете, что получаете взамен! — Она вернула на место грудной щиток. — Протяните руки.
— Желательно было бы узнать подробности, — пробормотал он, подозрительно следя, как программистка вкладывает его руки в отверстие на своем пульте. По пальцам пробежала судорога.
— Пожалуйста. Инфракрасное зрение! — гордо произнесла она, глядя на дисплей. — Будете видеть в темноте. Двадцатипроцентное усиление моторных функций — чтобы быть сильнее и быстрее бегать. Наконец, имена, адреса и телефоны пяти хороших поручителей и одного государственного защитника.
Она кивком велела ему вытащить руки из отверстия. Все поры были очищены от въевшейся грязи, ногти лишились черной каймы, мозоли исчезли. Теперь это были руки горожанина, никогда в жизни не занимавшегося физическим трудом.
