– Мне самому нужно просить прощения, девочка. У тебя и всех здесь присутствующих, – мягко сказал Артем. – Но то, что я предложил вам, не имеет никакого отношения к кнуту. Скорее это уздечка. Кнут причиняет боль, а я хочу, чтобы вы не испытывали никаких страданий. Я сам приготовил это зелье при содействии варнаков. Не забывайте, что я изучал искусство врачевания у очень разных народов… Ваша воля на некоторое время ослабнет, разум померкнет, а тела станут послушными, как театральные марионетки. А все остальное уже моя забота.
Выждав немного, Артем оттянул веко Смыкова, человека, с его точки зрения, наиболее устойчивого к внушению, и проверил реакцию его зрачков. Затем он негромко приказал:
– Разбирайте снаряжение и стройтесь в прежнем порядке.
Команда была исполнена с автоматической точностью и быстротой, свойственной машинам, дрессированным животным и зомби. Верка, стоявшая первой, протянула вперед руку, пальцы которой были сжаты так, словно она опять держалась за пояс Артема. Глаза у всех были открыты. В них не было ни упрека, ни страха, одна только пустота, но Артем не поленился обойти строй, чтобы опустить веки каждому из своих спутников. Потом он все так же негромко сказал:
– Вперед… Чуть левее…
Кавалькада послушно двинулась в указанном направлении сквозь мрак, жару и непомерную силу тяжести, но прежних стенаний и жалоб больше не было слышно. Люди не просили ни отдыха, ни питья, ни еды. Артем постоянно проверял их пульс и, когда считал это нужным, укладывал ватагу на отдых в мелкую воду, а потом поил всех настоянными на меду местными травами, способными вернуть силы даже безнадежному дистрофику.
Затем поход продолжался. Мрачное искусство максаров, способных превращать людей в послушных своей воле кукол, на этот раз сослужило добрую службу.
И вот наступил момент, когда Артем рассмотрел далеко впереди отсвет колеблющегося багрового пламени. Это горел зажженный варнаками нефтяной источник. Сами они терпеть не могли огня и никогда не пользовались им ни в быту, ни в своих химических опытах, однако иного способа подать людям сигнал просто не придумали.
– Вот и все, – сказал Артем, когда бушующее пламя уже стало освещать фигуры его спутников. – Очнитесь!
Люди вышли из состояния забытья почти мгновенно. Последним, что они помнили, был вкус зелья, подавившего их волю.
– Господи, ну чего же мы стоим! – нетерпеливо сказала Верка. – Мешки уже одели, а все стоим. – Пошли!
– Никуда идти не надо, – остановил ее Артем. – Мы у цели. Приготовьтесь к встрече с родным миром…
– Никогда бы не подумала раньше, что распущу нюни, вернувшись в это захолустье, – всхлипнула Верка.
– С голодухи и черная корка калачом покажется, – Зяблик, во все глаза пялившийся на знакомые с детства пейзажи, сказал это чисто автоматически, безотносительно к своему собственному настроению, а тем более к настроению масс, готовых целовать родную землю.
Они уже и не помнили, когда в последний раз видели эти милые сердцу скудные перелески, когда ощущали запахи сырой хвои, прелой листвы и гниющих на корню грибов, когда могли вволю поваляться на траве, не опасаясь, что она превратится в груду углей или зыбучую трясину.
После долгого пребывания во мраке чужого мира у всех слезились глаза. Посмотреть на небо, даже такое тусклое, было просто невозможно.
Выглядели люди ужасно: одежда, много раз мокнувшая в воде, а потом сохнувшая прямо на теле, стояла колом, физиономии приобрели чугунный оттенок и распухли, как после затянувшейся попойки; кожа по всему телу покрылась множеством мелких кровоподтеков.
Особенно дикий вид имел Лева Цыпф – его лицо и череп покрывала густая щетина одинаковой длины; ухо, неизвестно где и когда обожженное кислотой, распухло до размеров детской галоши, в глазах появился нездоровый блеск.
– Боже, я вся синяя, как покойница! – изумилась Лилечка, заглядывая себе за пазуху.
– Это от перегрузки под кожей полопались капилляры, – объяснила Верка. – Ничего страшного, скоро пройдет.
Смыков горевал над своим размокшим блокнотом. Зяблик, глухо матерясь, разыскивал в мешке манерку с ружейным маслом – от горячего воздуха, от постоянной влажности и еще неизвестно от чего пистолет покрылся подозрительным белесым налетом. Верка лепила на лицо и руки свежие листья подорожника, надеясь с их помощью свести отеки. Лилечка просто наслаждалась покоем, прохладой и свежим воздухом. Артем и Цыпф совершили небольшую прогулку по окрестностям – первый, как всегда, передвигался бесшумным скользящим шагом, а второй ковылял, как дряхлый старец, – сказывалась долгая и непомерная нагрузка на суставы.
Вернувшись, Цыпф сказал:
– Тут неподалеку проходит заброшенная Проселочная дорога. Даже указатель сохранился: «Деревня Клыповщина – 1,5 километра».
– Ясно. Знаю я это место, – авторитетно заявил Зяблик. – Там от указателя в лес тропочка отходит, а рядом здоровенная кривая елка растет. Так?
– Так, – подтвердил Цыпф. – Может, у вас в деревне Клыповщине знакомые есть?
– Нет давно такой деревни. Она там же осталась, где Москва, Минск, Вашингтон и вся наша остальная матушка Земля. Если по тропинке идти, через пару сотен шагов уже Трехградье начинается. А проселочная дорога прямо в Кастилию выводит. Но до нее километров пять, не меньше. Там, недалеко от границы, монастырь стоит. Женский. Общества кармелиток. Одно время я в нем зазнобу завел. Баба, правда, уже немолодая, зато в должности экономки состояла. От всех кладовок ключи имела. Вроде как наш завхоз.
– Конечно, ты же к простой бабе клеиться не будешь! – сказала Верка с сарказмом. – Тебе только экономку с ключами подавай! Пусть даже страшную, как каракатица!
– Не надо! Она еще хоть куда баба была. В полном соку, не чета тебе, – огрызнулся Зяблик. – Мы с ней на то место, про которое Левка говорил, частенько выезжали. Я с Чмыхало на драндулете, а она со служанкой на муле. Жратвы и поддачи она с собой брала столько, что и вдесятером не осилишь. Как сейчас помню, – Зяблик стал загибать пальцы. – Бочонок вина, так примерно ведра на три. Копченый окорок, само собой, а когда и пару. Две-три головки сыра. Каплуны, жаренные на вертеле. Куропатки, телятина, прудовая рыба, перепелиные яйца, корзина фруктов, улитки под винным соусом… Этих я, правда, не ел. И еще специально для меня с десяток соленых огурцов. Она их из особой бочки брала, которую кастильцы в Талашевской заготконторе как трофей захватили.
– Интересно, а что ты с собой брал? – спросил Цыпф.
– Зачем мне брать! – ухмыльнулся Зяблик. – Я мужик! Все мое всегда при мне.
– Вот бы хоть одним глазком глянуть! – произнесла Верка мечтательно.
