«Да», — движением глаз ответила Качер, при этом она как-то испуганно глядела на меня. Ее трясущаяся рука, не занятая капельницей, стала приподниматься.
— Вы хотите что-то сказать? — Дороти открыла сумочку, достала блокнот и ручку и положила их ей под руку. — Если вы хотите знать о дочери, то она в надежном месте, ей ничто не угрожает и сегодня мы ее навестим, — эти слова ничуть не успокоили раненую, но, как мне показалось, даже усилили ее волнение. — Вам плохо? Я позову доктора, — Дороти вышла из палаты, а Кора схватила ручку и плохо слушающейся рукой написала: УБИИЦА. Меня удивил такой поворот. Несколько секунд я ждал, что она напишет второе слово, имя или то, что считает нужным, но ее рука в полном бессилии упала на блокнот. Мне совсем не хотелось, чтобы на меня упали дополнительные подозрения и я, отвернувшись от Коры, аккуратно вырвал лист из блокнота.
Я собрался спросить ее об имени убийцы, но в этот момент вошли врач и Эдвардс
— Немедленно покиньте палату, — тоном, не допускавшим возражения, сказал врач, — и запомните, пусть сюда заявится хоть сам министр, но и ему не будет позволено разговаривать с больной.
Мы поспешно удалились.
— Наверное, зря ты вошел вместе со мной в палату, — сказала Дороти, когда мы сели в машину. — В ее памяти ты остался не как таксист, а как предшественник нападения. Я не удивлюсь, если она думает, что ты заодно с налетчиками и приходил просто на разведку. Я сделала глупость, что представила тебя ей как своего коллегу.
Можно было и не вырывать из блокнота лист с написанной Корой словом. Дороти поняла все и без него. Я — убийца. Это у меня не укладывается в мозгу. Чтоб не заострять внимания на своей персоне, я перешел на другое:
— Дороти, нельзя ли тебе, пользуясь полномочиями, придумать официальную версию вскрытия могилы Адама Качера?
— Можно. Но это случится не раньше понедельника, а за это время нас могут опередить. С Монтом опередили. У них остался один Качер, если они не знают местонахождение других вещей.
— Придется привлекать к этому делу могильщиков. Из меня плохой землекоп, — я поднял перебинтованную руку. — Куда сейчас едем?
— Едем навестить Джудит, но по пути заглянем на кладбище. Нужно предупредить, чтоб тщательнее следили за могилой. «Гости» могут пожаловать в любое время и под любым прикрытием.
Я узнал старика, ведшего меня на могилу Джефферсона Монта. Его взгляд был со всеми одинаково угодлив. Я не видел сколько дала ему Дороти, но старик рассыпался в поклонах и по его жестам можно было понять, что все будет в наилучшем виде.
— Глуп как бревно, — сказала Дороти, садясь в машину, — но обещал сидеть на могиле всю оставшуюся жизнь. Дай мне сигарету, Ларри. Кстати, что-нибудь Кора Качер написала?
— Ничего не написала. Видимо, она не хотела с нами говорить.
Через некоторое время мы приехали в пригород, где участок земли человеку даже со средними доходами был не по карману. Все утопало в зелени, фасады шикарных особняков были почти не видны из-за густых крон деревьев. В каждом владении я видел площадки для гольфа и теннисные корты, бассейны и увитые пышными цветами тенистые беседки. Я бывал здесь и раньше, но старался, по возможности, не приезжать. Журналистов моего уровня на светские приемы не допускали, а обед в любом из здешних ресторанов обошелся бы мне в недельный заработок.
Машина остановилась у ворот одной из вилл и Дороти несколько раз нажала на клаксон. Дворецкий открыл и мы въехали в одно из частных владений. Оставив машину на стоянке, мы направились ко входу. Дворецкий попросил нас подождать в гостиной, пока не доложит о нас мистеру Дугласу.
Мы сели в мягкие кресла, но Дороти тут же поднялась и пошла к лестнице, ведущей на второй этаж, со словами:
— Джудит, девочка моя, иди сюда!
— Я увидела в окно, что ты приехала, Дороти. Ты была у мамы?
— Конечно была. Мы с Ларри только что от нее. С твоей мамой все в порядке, она, правда, еще некоторое время полежит в госпитале, а затем вы снова будете вместе, — они подходили ко мне и как только Джудит увидела меня — остановилась, как вкопанная. Улыбка сразу же исчезла с ее лица, а глаза стали не по-детски злыми и пристально посмотрели на меня. Мне стало не по себе от этого взгляда, но первой отвернулась Джудит.
— Не бойся его, Джуди, это хороший парень. Он совсем не хотел тебя обидеть. Подойди, поздоровайся с ним.
— Мисс Эдвардс, — сказал вернувшийся дворецкий, — вас просят пройти в кабинет, — я встал вместе с Дороти, но дворецкий остановил меня. — Прошу прошения, мистер, но мисс Эдвардс должна пройти одна.
Я посмотрел на Джудит. Две аккуратные косички ниспадали на ее плечи. Недорогое, но со вкусом подобранное платье очень хорошо смотрелось на ней.
— Ну, давай знакомиться, — я протянул ей правую незабинтованную руку. Меня зовут Ларри Балентайн. Или Крис Я — журналист, правда мой журнал со дня на день лопнет, — она звонко рассмеялась при последних словах.
— Он что, мыльный пузырь? — ее голос заметно потеплел.
— Теперь да. Мой редактор, — я наклонился к ее уху и, как заговорщик, шепотом сказал: — мой редактор — идиот. Он все время лезет в политику, хотя в ней ничего не смыслит. А я ему предлагал печатать то, что будет интересно всем. Вот теперь наш журнал никто не хочет покупать и мы стали мыльным пузырем.
— Зачем ты к нам приходил?
— Мне хотелось поговорить с тобой и твоей мамой, но у вас уже и без меня побывало много газетчиков. Вы прогнали бы меня без лишних слов и все. Где сейчас твой котенок?
— Он со мной. Хочешь, я принесу его?
— Сейчас не нужно. Скажи мне, Джуди, кроме меня к вам никто не приходил в последнее время?
Девочка снова насупилась. Она не хотела говорить на эту тему.
— Извини меня, пожалуйста. Давай будем друзьями, — она положила свою маленькую ручку в мою ладонь и сказала:
— Давай. Когда ты снова поедешь к маме?
— Точно не знаю. Может быть, завтра.
— Возьми меня с собой.
— Я не могу тебе этого обещать. Нужно поговорить с Дороти. К тому же твоя мама не совсем здорова, нас к ней могут и не пустить.
— Значит, ты тоже не хочешь отвезти меня к маме, — она отвернулась и вытерла слезу.
— Джуди, напиши маме записку, нарисуй что-нибудь, и я обязательно ей передам. Вот увидишь, она будет рада.
— Да-да, — она перестала плакать, — я сейчас, я быстро, подожди меня здесь, — и бегом помчалась вверх по лестнице. Ей навстречу шла Дороти.
— Ты не хочешь оставаться с Ларри?
— Я нарисую маме письмо и он передаст его.
— Вот и молодец. Я рада, что вы подружились, — она села в кресло и закурила. Ее лицо ничего не выражало, как в минуту нашей первой встречи, и лишь по ни на что не смотрящим глазам я догадывался, что какие-то мысли ее терзают. Причем это настроение появилось у нее только сейчас, после разговора с этим Дугласом. Я не стал спрашивать ее, кто такой Дуглас. Мне это было безразлично. Появился дворецкий и спросил нас, не желаем ли мы чаю. Я был не прочь не только почаевничать, но и подкрепиться, однако, деликатно отказался. Дороти также не изъявила желания.
