Клифф откинулся на софе и небрежно обнял Пенни, тупо уставившись на бутыль.
— Из-за дождя появляются грибки, которые растут прямо в ваших носках. Ноги становятся белыми. Я пытался 1асиуть, но ногам сделалось так холодно, что, казалось, они отмерзли. И я проснулся с лишаем на языке. — Он на минуту замолчал. Пенни сидела, открыв рот, но ничего не говорила. Гордон почувствовал, что слишком энергично раскачивается в кресле, и замедлил темп.
— Сначала я думал, что это лист или еще что-то, и попытался избавиться. Но у меня ничего не вышло. Тогда один из вьетнамцев придавил меня к земле — я вскочил, начал бегать кругами и орать. Эта дрянь, командир роты, решил, что в наши ряды проник враг. А вьетнамец положил мне на язык сапожный крем и вытащил лишаи — маленькую мохнатую штучку. Целый день я чувствовал привкус сапожного крема и до сих пор вздрагиваю, вспоминая это. К полудню нам на помощь пришел батальон и отбил вьетконговцев. — Он взглянул на Гордона. — Только когда мы вернулись на базу, я снопа вспомнил о Берни…
Клифф пробыл у них до поздней ночи. По мере того как он выпивал стакан за стаканом сладкое вино, его рассказы становились все более ностальгическими. Пенни сидела на софе, поджав ноги и изредка покачивая головой, взгляд ее где-то блуждал. Гордон время от времени задавал вопросы, понимающе кивал, бормоча что-то одобрительное, но не очень прислушиваясь к рассказам Клиффа и наблюдая за Пенни.
Прощаясь, Клифф совсем развеселился, пошатываясь от выпитого вина; лицо его раскраснелось и вспотело. Вдруг он наклонился к Гордону, поднял с хитрой улыбкой палец вверх и произнес:
— Отправьте этого заключенного в самую глубокую темницу.
Гордон нахмурился: определенно вино размягчило мозги этого человека.
— Это из Тома Свифта, — подсказала Пенни.
— Что? — раздраженно спросил Гордон. Клифф вяло кивнул.
— Ну, это шутка… Игра слов, — ответила Пенни, взглядом умоляя Гордона пропустить это мимо ушей и закончить вечер на веселой ноте. — Ты должен продолжить диалог.
— Ну… — Гордон почувствовал себя не в своей тарелке. — Я не могу…
— Моя очередь. — Пенни похлопала Клиффа по плечу, отчасти для того, чтобы он тверже держался на ногах. — А как насчет “Я многое узнал о женщинах в Париже”?
Клифф заливисто расхохотался, подмигнул ей и зашаркал к выходу.
— Оставьте это вино себе. Гордон, — проговорил он. Пенни проводила Клиффа до двери. В слабом свете висевшей над косяком лампы Гордон увидел, как Пенни на прощание поцеловала его. Клифф улыбнулся в ответ и ушел.
Он бросил бутыль “Бруксайдского” в ящик для мусора и прополоскал стаканы. Пенни убирала со стола остатки запеченной картошки.
— Я не хочу, чтобы ты приводила сюда своих старых приятелей, — сказал Гордон.
— Что? — Она резко повернулась в его сторону, глаза ее расширились.
— Ты слышала.
— Почему?
— Мне это не нравится.
— Да?.. А почему тебе это не нравится?
— Ты живешь со мной, и я не хочу видеть здесь никого другого.
— Господи, между мной и Клиффом ничего нет. Он пришел просто так. Мы очень давно не виделись.
— Не надо было с ним так много целоваться.
— Боже мой, — закатила глаза Пенни. Ему стало жарко, и он неожиданно почувствовал, что теряет уверенность. Сколько же он выпил? Не так уж много.
— Я знаю, что говорю. Мне все это не нравится. Он мог тебя неправильно понять. Вы вспоминали школьные дни, ты его обнимала…
— Господи, “неправильно понять”. Эта фразочка словно из “Гарри в средней школе”. Откуда это в тебе, Гордон?
— Ты его провоцировала.
— Ни черта я его не провоцировала. У него душа изранена. Я пыталась как-то его успокоить. Слушала, что он говорил. Как только Клифф постучал в нашу дверь, я поняла, что у него что-то застряло внутри, что-то, чему армия не дает выйти наружу. Он почти умирал от этого. Гордон. А Берн и — его друг.
— Да? Ну хорошо. И все-таки мне это не нравится. — Его злость прошла, он пытался другим способом доказать свою правоту. А в чем, собственно, дело? Он почувствовал угрозу со стороны Клиффа с самого начала, как только он появился. Если бы мать могла видеть по телефону, она бы знала, как охарактеризовать поведение Пенни. Она бы… Гордон остановил поток мыслей и перевел взгляд на торчащую из мусорного ящика бутыль “Бруксайдского”, которая одиноко ждала своей участи. Он взирал на Пенни и Клиффа глазами своей матери, своим нью-йоркским нутром, и понял, что упустил что-то самое главное. Разговор о войне вывел его из равновесия, он не был уверен в том, что все понял правильно, а теперь требовал объяснений от Пенни.
— Слушай, — начал он. — Я сожалею. Я… — Он поднял руки, но тут же беспомощно уронил их. — Знаешь, я, пожалуй, прогуляюсь.
Пенни пожала плечами, и он прошел мимо нее к двери.
На улице было прохладно, пахло морем, туман окутывал старые дубы. Он шел по ночной Ла-Ойе. Его лицо горело.
На Ферн Глен внимание Гордона привлекла какая-то фигура. Лакин. Он огляделся по сторонам и скользнул в свой “остин-бентли”. В доме, из которого вышел Лакин, на окне затрепетали венецианские занавески и показался силуэт женщины. Гордон знал этот дом. Здесь жили две студентки старших курсов гуманитарного факультета. Он улыбнулся про себя, когда лакинский “бентли”, мягко урча, проплыл мимо. Почему-то это маленькое свидетельство человеческой слабости развеселило его.
Гордон долго шагал мимо заколоченных летних коттеджей с пожелтевшими газетами на ступеньках. Иногда все-таки попадались дома, в которых горел свет. Лаос, Клифф и то, о чем он говорил — о вещах реальных и важных, а также о грязи и печальных событиях, — все это Гордон медленно перебирал про себя, перемежая мыслями о Пенни и о его далекой, но тем не менее реальной матери. Экспериментальная физика казалась, не более чем разгадыванием кроссвордов по сравнению с этими проблемами. Далекая война могла перекатиться через океан и обрушиться на этот берег. В его одурманенном вином мозгу всплыл пирс Скриппса, выступавший далеко в океан рядом с университетским городком. Его использовали в качестве разгрузочной площадки для амуниции, танков и людей. Но тут он спохватился. Конечно, алкоголь путает его мысли. Этому густо застроенному району Ла-Ойи не могли угрожать люди в темных одеждах, борющиеся против правительства Дьема. Просто в этом нет никакого смысла.
Гордон повернул к дому. Видимо, он слишком переволновался сегодня — Клифф, Вьетконг, Лакин. Волны не сметут берега за одну ночь. А что касается неясных сообщений, что кубинцы выбрасывают удобрения в океан и убивают там жизнь, — это маловероятно. Скорее всего — просто паранойя.
