Из гостиной доносилось деловитое шуршание и позвякивание — обычные рабочие звуки. Он заглянул в приоткрытую дверь; Наташа в рабочем комбинезоне возилась у вынутых из рам темных полотен. Под ее рукой край холста очистился от пыли и копоти и словно засветился: крохотный кусочек неба с набухшими весенними облаками, верхушка дерева, вершина дальнего холма, тающего в синеве.
— Что это будет? — спросил он.
— Пейзаж, — ответила она, не обернувшись. — Пейзаж с фигурами. Так, по крайней мере, написано на табличке. Они все стояли там, в кладовой — лицом к стене. Совсем целые.
— Хорошо, — сказал он.
— Погоди еще немного, тогда увидишь, что значит — хорошо, — сказала она. — Это класика. Итальянская школа.
Расчищенный участок полотна сиял, точно заповедный мир, в который уже не попасть.
— Я повешу его в галерее, — сказала она. — Там хороший верхний свет…
— Для кого? — неожиданно для себя спросил он. Она, наконец, обернулась.
— Что?
— Я спрашиваю, кому, кроме нас, это нужно? Кто будет любоваться этим?
Она недоуменно смотрела на него. Потом проговорила:
— Я не понимаю…
— Ладно, — сказал он, — забудь.
«Дурак, — ругал он себя, продолжая путь, — тупой самонадеянный дурак. Оставь их в покое — они же ни в чем не виноваты. Никто не виноват». Во дворе послышались громкие голоса: он выглянул в окно, пытаясь определить что там происходит — староста, сопровождаемый Гидеоном, катил перед собой тачку, нагруженную каким-то скарбом.
— Это еще что такое, — пробормотал Симон, и, высунувшись по пояс из окна, крикнул:
— Гидеон!
Гидеон поднял голову. Отсюда, сверху, он казался совсем маленьким.
— Подожди, я сейчас спущусь.
Он сбежал по крутой лестнице — воздух был сырой, туман спустился с гор и пролился дождем, и староста крутил головой при виде искр, вспыхивающих на поверхности защитного купола.
— Что тут творится? — спросил он.
— Он пришел за лемехом, — пояснил Гидеон, — я отвел его на склад, пусть сам выбирает. Откуда я знаю, что ему нужно?
— Позвал бы меня.
— Богато живете, хозяин, — заметил староста. Симон кинул взгляд на тележку.
— Похоже, ты одним лемехом не ограничился, а?
— Бабка встала, — укоризненно сказал староста. — Мы думали, она вот-вот помрет, а она встала. Вам-то что, сделали доброе дело и убрались восвояси, а кормить-то нам…
— Да уж, — пробормотал Симон, — виноват. Ладно, выведи его. Потом поговорим.
— О чем? — удивился Гидеон.
— Вот тогда я и скажу тебе — о чем.
Гидеон, сопровождаемый старостой, который, пыхтя, толкал перед собой тачку, уже двинулся к воротам, но тут их догнал чей-то оклик.
— Эй, погодите!
Винер бежал к ним через двор, на ходу натягивая куртку.
— Надо же, — сказал он, — какая удача! Я давно хотел поговорить с кем-нибудь из местных. Он может уделить мне полчаса?
— Еще бы точило, — моментально отреагировал староста, — про точило-то я и забыл.
— Если ответишь на его вопросы, я принесу точило, — сказал Симон, — на днях. Приду, навещу старуху и заодно прихвачу точило, ясно?
— Ясно, хозяин, — согласился староста.
— Ладно. Подожди здесь.
Он потянул Винера за рукав, и они отошли на несколько шагов, оставив старосту с любопытством разглядывать ангары.
— О чем ты хочешь говорить с ним, Винер?
— Да так… эти их старые суеверия…
— У них полно суеверий. О чем именно?
— О вампирах, — неохотно сказал Винер.
— Ну что ты на них зациклился, скажи на милость? Это всего лишь выдумка…
— Ямы с известью — тоже выдумка? — Винер с вызовом поглядел на него. — Откуда ты знаешь, что в конце концов окажется правдой?
— Я и не знаю. Но… зачем?
— Потому что, — тихо проговорил Винер, — я уверен… тут есть кто-то еще. Кто-то, кого мы еще не видели. Не может быть, чтобы они скатились во мрак по своей воле… ни с того, ни с сего…
— А что? — с интересом спросил подошедший Гидеон. — Им кто-то помог?
— Не знаю. Вот я и хочу выяснить.
— Ничего ты не выяснишь. Он тебе скажет все, что ты захочешь услышать, Винер. Потому что ему и впрямь очень нужно точило.
— Уж как-нибудь сумею разобраться, — сердито сказал Винер.
— Эй, приятель, — крикнул он старосте, — как тебя зовут?
— Михей.
— Пошли, Михей.
— Только ненадолго, хозяин, — староста смирился со своей участью, — овца у меня суягная, вот-вот окотится… Вещички я могу тут оставить?
— Оставь, — сказал Симон, — никто их не тронет.
Он проводил взглядом удаляющуюся парочку и вздохнул.
— Да пускай себе, — миролюбиво сказал Гидеон, — у Винера своя работа, у тебя своя. И вообще, знаешь… Может, он и прав. Чтобы все, что осталось от человечества — вот эта кучка жалких туземцев…
«Мы все дураки, — подумал Симон. — Высокомерные дураки». А вслух сказал:
— Уж ты бы помолчал. И так сделал все, что мог.
Гидеон покосился на Симона.
— Что я сделал не так?
— Не нужно было показывать ему склад. Для них это огромное искушение. Они очень скудно живут, ты же знаешь.
— Уж не думаешь ли ты, что они нас обворуют? А защитный купол на что?
— Не в этом дело… Ладно, что теперь говорить. Он развернулся и пошел обратно в дом. Гидеон, было, нерешительно дернулся за ним, потом махнул рукой и отправился в ангар — все вечера он тратил на возню со своей авиеткой. «Возможно, именно это и удерживает его на поверхности, — подумал Симон, — иначе ведь ничем не объяснишь* такую страсть к архаичной машине»…
Все оставшееся до ужина время он провел в аппаратной, систематизируя записи, потом отправился в помещение, которое они приспособили под архив — оно было сплошь забито стеллажами с книгами и оттого казалось уютным. Стопка книг, подготовленная для него Оливией, была на месте, но, когда он вспомнил про затрепанный томик и полез за ним, ящик стола оказался пустым.
Наташа сидела в глубоком кресле, штудируя каталог местной картинной галереи. «Видимо, пыталась идентифицировать найденные полотна», — подумал Симон. Она так углубилась в свои записи, что подняла голову, только когда он окликнул ее.
— Ты давно здесь? — спросил он.
— Часа два, — она вопросительно взглянула на него поверх изъеденных временем страниц, — а что?
— Где моя книга, не видела?
— Та, что лежала в столе? Ее забрал Винер.
— Это еще зачем?
— Господи, Симон, ну откуда я знаю — зачем. Сказал, нужно для работы.
— Для какой работы, Наташа?
— Он мне не сказал. А ты как с ней работал?
