— Добралась? — послышался сверху голос Гены.
— Да, — ответила Вершинина. — Порядок!
— Там под лавкой, на носу, лежит нож. Перережешь им верёвки. Лучше займись этим прямо сейчас. Движок знаешь как запускать?
— Разберусь! — кивнула она, и добавила тихо. — Сам запустишь, когда вернёшься.
— Всё, засекай время. Я пошёл, — Гена скрылся за бортом, но тут же появился вновь. — Вот. Лови.
И он бросил ей какой-то маленький предмет. У Ольги не получилось поймать его налету. Когда она подобрала вещицу со дна, то сразу узнала ту самую табличку с «Гортензии». Сердце у неё сжалось. Подняв голову, она окинула взглядом тёмный борт корабля, но знакомого силуэта там уже не было. Гена ушёл.
— Зашибись, блин, — себе под нос бормотал Осипов, резвой трусцой направляясь по палубе в сторону корабельной кормы. — Вот же, блин, угораздило, а. Вот нахрена мне эта забота? Галимая затея.
Мимоходом, он обдумывал свой дальнейший маршрут. Проще всего попасть в трюм можно было через дежурную дверь на зелёной палубе. Но теперь, когда там царит кромешная тьма, лезть туда хотелось меньше всего.
— Нет, — помотал головой Гена, проходя мимо парадных дверей. — Это вообще не вариант. Нужно воспользоваться другой лазейкой. Знать бы только где она — эта лазейка.
Тут он вспомнил о раскуроченном машинном отделении. Дверь в него вела прямо с прогулочной палубы. Вот только проход в трюм был серьёзно забаррикадирован последствиями взрыва. Быстро скумекав, что лучше покорячиться в машинном отделении, чем петлять по тёмным коридорам нижней палубы, Геннадий тут же определился с выбором пути. Дойдя до двери, ведущей в машинное отделение, он распахнул её настежь, и спустился по крутой лесенке на грязную, замусоренную площадку, перед которой красовалась уродливая, горелая баррикада.
Прикинув на глазок площадь самого крупного промежутка между перекосившейся дверью и какими-то трубами, деформированными до неузнаваемости, он понял, что протиснуться в эту щель не сможет при всём желании. На его счастье, среди горелого хлама валялся пожарный багор. Матерясь и проклиная всё на свете, капитан принялся ломать преграду, налегая на тяжёлую жердь, и с кряхтением выламывая обломки, перекрывающие вход. Часов у него с собой не было, но и без них он прекрасно понимал, что возится слишком долго.
«Сейчас я бы уже давно был внизу, у двери», — с досадой подумал он, и тут же добавил вслух. — Ну уж нет, на хрен. Лучше здесь проковыряться, чем там, в темноте…
Пот лил с него в три ручья. Весь исцарапанный и перепачкавшийся, он, в конце концов, сумел отогнуть центральную трубу, перекрывшую большую часть прохода, и теперь можно было попробовать протиснуться в образовавшуюся прореху. Отбросив багор, Гена встал на карачки, и полез в щель. Голова прошла спокойно, плечи застряли, но после бодрых шевелений протиснулись тоже.
— Порядок, — пыхтел Осипов. — Значит пролезу.
Проползая под завалом, он очень торопился, в результате чего, то и дело зацеплялся за какие-то острые выступы, разрывая одежду и глубоко царапая кожу. Не смотря на боль и страх, он продолжал ползти вперёд, время от времени, проламывая себе путь в каких-то металлических нагромождениях, и выпутываясь из цепких проводов.
Сгущающаяся темнота подгоняла Гену. Вскоре свет совсем перестал проникать в его лаз, и он включил фонарик, подобранный в каюте. Посветив перед собой, капитан облегчённо вздохнул. Впереди виднелся знакомый барьер, который он уже видел с противоположной стороны, когда бродил по трюму. Осталось лишь пробраться через него, и он на месте.
Прикинув расстояние от пола до препятствия, Геннадий покачал головой, и утёр пот со лба.
— Только бы не застрять.
Он вспомнил, как в детстве лазил в школьный двор, пробираясь под воротами, чтобы учителя не заметили. Зазор там был примерно таким же. Но тогда он был щупленьким мальчишкой, а теперь… А куда деваться? Вздохнув, Гена взял фонарик в зубы и, вжавшись в грязный пол, пополз ужом, соскабливая застарелую сажу.
Баррикада грозила зажать его стальными тисками, и в какой-то момент капитан почувствовал, что фактически застрял. Это так его напугало, что он, превозмогая силы, рванулся вперёд, и уверенно преодолел сложный участок. При этом, гвоздь, торчавший из барьера, пропахал ему спину от шеи — до поясницы, но Геннадий не обратил на это внимания. Карабкаясь изо всех сил, он выполз из-под завала, и оказался на знакомой площадке, среди газовых баллонов и сварочного оборудования. Площадка освещалась светом иллюминаторов, поэтому капитан выключил фонарик, дабы попусту не сажать батарейки.
Оглядевшись, он заприметил баллон белого цвета, и, вынув маслёнку, принялся обмазывать маслом его вентиль. Ему вовсе не хотелось взрываться вместе с кораблём, но что-то подсказывало ему, что эта предосторожность была необходимой. Перестраховка не раз выручала капитана. Не должна была подвести и в этот раз.
Закончив промасливать вентиль, Гена отправился на поиски верёвки. К счастью, долго искать её не пришлось. Подходящий моток висел рядом, на стене. Осталось найти горючее, чтобы пропитать им верёвку. Осипов вспомнил, что видел какие-то канистры в хозяйственном помещении. Наверняка в них можно было обнаружить что-то подходящее.
Но не успел он сделать и шага в сторону каптёрки, как его спину словно обдуло ледяным сквозняком. В глубине трюма послышался скрип открываемой двери. Той самой, что вела на зелёную палубу. «Опоздал», — пронеслось в голове капитана. — «Всё, приехал». По металлическим ступенькам кто-то мягко ступал. Топ-топ-топ. Не торопясь. Торопиться было некуда. Жертва уже в западне.
— Оля? — почти шёпотом спросил Геннадий, всё ещё цепляясь за остатки растворяющейся в темноте надежды.
— Хо, — ответило короткое уханье. — Хо, хо.
— Сука, — Осипов сплюнул под ноги, и закрыл глаза.
Шаги приближались, но он продолжал стоять не оборачиваясь, держась из последних сил за остатки самообладания, и усиленно пытаясь прикинуть расстояние до смазанного баллона.
Оно остановилось позади него, и более ничем себя не выдавало. Простояв пару долгих минут, Гена уже начал было сомневаться, стоит ли кто-то у него за спиной. Он вновь перевёл взгляд на ржавую дверь каптёрки, и сразу почувствовал тёплое дуновение. Гнилостно-сладковатое. Как из подвала.
— Обернись, — прошептало Хо. — Не сопротивляйся. Другие сопротивлялись, и сделали только хуже себе. Позволь мне муками лёгкими избавить тебя от мук тяжёлых. И я закрою твои глаза.
Геннадий начал медленно оборачиваться, но на половине оборота замешкался. Последние крупицы выдержки продолжали сдерживать его. На плечо ему мягко легла худая чёрная рука с длинными когтистыми пальцами.
