Трамвай меж тем продолжал мчаться вперед.
Евгению вдруг резко расхотелось пользоваться тормозом, даже если бы тот и работал. Останавливаться и выбираться в лес, где бродят подобные твари — тем более ночью… Нет уж. Пока трамвай продолжает катиться, он в нем почти как в танке. Хотя, очевидно, следующего такого удара стекло не выдержит — но только стекло, а сам многотонный вагон даже не сильно потерял в скорости, размазав монстра. Однако в кабине делать больше нечего. Лучше вернуться в хвост, в случае любого столкновения там безопаснее всего. Бросив еще один взгляд на мертвеца, после удара вновь занявшего свое прежнее положение — головой на пульт — юноша выбрался из кабины.
Что же это было за чудовище?! Евгений зажмурился, пытаясь восстановить в памяти мерзкую картину, которую наблюдал в течение какой-то секунды; затем с отвращением тряхнул головой. Не нужно быть биологом, чтобы поклясться — на Земле ничего подобного не водится. И, кстати, тот «лось»… он был существом совершенно другой породы, но тоже едва ли включенной в человеческие справочники.
Тогда что же — это другая планета? И он прилетел сюда на трамвае?! Чтобы обнаружить в инопланетном лесу рельсы с идеально подходящей земным трамваям колеей? Самый бездарный из авторов комиксов не додумался бы до такой ахинеи!
Я сошел с ума, спокойно и буднично подумал Евгений. Правильно мама говорила, что я слишком много работаю и совсем не отдыхаю… На самом деле нет ни леса, ни чудовищ, ни трамвая, а я просто лежу сейчас в палате с мягкими стенами.
И хотя он всегда считал, что нет ничего ценнее разума, сейчас эта мысль показалась ему менее страшной, чем то, что творилось вокруг.
Увы, убедительной она не выглядела. Насколько представлял себе Дракин, галлюцинации сумасшедших все же вписываются в реальность, а не подменяют ее целиком — и к тому же не бывают столь всеобъемлющими. Обычно они максимум зрительно-слуховые, об них нельзя удариться, да еще так, чтобы до сих пор чувствовать тупую боль от ушиба. Евгений пощупал ребра сквозь рубашку. Наверняка уже есть синяк.
Самовнушение. Как у этих, со стигматами… Ну да, да. Все может быть. Но если предположить, что его подсознание может внушить ему синяк от удара о пульт — при встрече с чудовищем оно может внушить и что-нибудь похуже. Так что, в любом случае, лучше исходить из того, что все происходящее реально, каким бы бредом это ни казалось.
Евгений сел на свое прежнее место в хвосте и решил соорудить ремень безопасности. Он расстегнул пояс, вытащил его из брюк, пропустил позади спинки сиденья и снова застегнул перед грудью — длины как раз хватило, чтобы воткнуть штырек в последнюю дырку. «Будем надеяться, в случае нового рывка это не сломает мне ребра…»
За окном проносился все тот же бесконечный лес. Время от времени под колесами что-то с хрустом ломалось (Евгений больше не был уверен, что это ветки), что-то чиркало по стеклам или по крыше, но новых серьезных столкновений пока не было. Несколько раз трамвай выкатывался на ровные участки или небольшие подъемы, но его инерции всякий раз хватало, чтобы преодолеть их и вновь начать разгоняться под уклон. «Все вниз и вниз, — думал Евгений. — Что же это за яма такая?» Тоскливое чувство, всколыхнувшееся при этой мысли, подтвердило интуитивную догадку: трамвай скатывался не с возвышенности на равнину, а наоборот — на дно некой гигантской ямы.
Ямы, откуда нельзя выбраться назад.
Может быть, все-таки стоило попытаться затормозить, или даже выпрыгнуть на ходу, в самом начале? Хотя — что это за «начало»… кто его знает, сколько прошло времени, прежде чем он проснулся. Сейчас, по крайней мере, сна у него не было ни в одном глазу. Так или иначе, самое глупое — это метаться от одной стратегии к другой. Раз уж он решил доехать до конца этой дороги — надо ехать. Может быть, там нет никакого выхода (если отсюда вообще есть выход, шепнул тоскливый голосок внутри) — но ведь он не знает этого наверняка? В любом случае, здесь ехать явно безопаснее, чем идти — по крайней мере, пока не рассветет.
Если здесь вообще когда-нибудь светает.
Евгений посмотрел на часы. Надо же, уже почти три. Но ведь он выставил их от фонаря, на самом деле сейчас может быть гораздо больше… Родители наверняка уже с ума сходят. Они знают, что он иногда ночует на кафедре, но в таких случаях он все-таки звонит; бывало, что он сам не замечал, как засыпал в кресле — тогда мама, не дождавшись известий, звонила ему сама и, конечно, выговаривала, что нельзя так работать и что он когда-нибудь доведет их с отцом до инфаркта. Что творится дома сейчас, когда телефон кафедры не отвечает? Мать, возможно, уже даже отыскала как-нибудь телефон охраны и выяснила, что аспирант Дракин давным-давно сдал ключи и ушел домой… А милиция начнет его искать не раньше чем через трое суток. Да и чем это ему поможет!
А может, время здесь все же течет не так, как в нормальном мире? Может, когда он найдет дорогу домой (не когда, а если, сказал ехидный голос), окажется, что там прошли считанные минуты?
Или столетия…
Трамвай снова начал замедлять ход. Кажется, на сей раз ровный участок был длиннее предыдущих. Неужели все-таки конец пути? Пейзаж за окнами меж тем принципиально не менялся, и светлее тоже не становилось. С другой стороны, если вагон катится просто под действием силы тяжести, ниоткуда не следует, что там, где он остановится, будет что-то типа станции. Если здесь ходит, или по крайней мере когда-то ходил, и другой транспорт, с работающим двигателем…
Ну а даже, предположим, он найдет станцию. И она окажется в том же состоянии, что и рельсы — давным-давно заброшенная, заросшая травой. Что дальше? От станции наверняка ведет какая-нибудь дорога. Даже если она тоже заброшена и заросла, ее, очевидно, еще можно различить среди окружающего леса… Ну, допустим. И вот эта бывшая дорога, вся в кустарниках и молодых деревцах, тянется через дремучий лес на сотню километров. Ну и что толку? Тоска и страх липким холодом разливались по животу. Скорее бы это кончилось, хоть как-нибудь…
Впрочем, похоже, кончается. Трамвай ползет все медленнее и медленнее. Тук-тук… тук… тук… На этот раз — все-таки приехали? Евгений взялся за ремень, готовясь расстегнуть его.
Баммм!
Его бросило вперед — впрочем, не очень сильно, скорость и впрямь была уже маленькой. Но все же ремень больно впился в ребра, уже пострадавшие при предыдущем столкновении. Однако на сей раз это не было что-то живое. Судя по звуку, это был удар металла о металл; следом сразу послышался шорох сыплющихся осколков теперь уже выбитого стекла, а затем — некий тоскливый скрип где-то впереди. Но сам трамвай встал, как вкопанный.
Евгений еще около минуты сидел, не двигаясь и вслушиваясь в наступившую тишину. В салоне стало прохладнее. Теперь, когда лобовое стекло вылетело и вагон наполнялся загадочными запахами ночного леса, трамвай уже не казался «танком», где можно в безопасности отсидеться до рассвета. Хотя стекла, разумеется, и прежде не были надежной защитой… Юноша вновь вдел ремень в джинсы и поднялся. Во всяком случае, надо посмотреть, во что же такое он врезался.
Его скверные подозрения подтвердились. Подойдя к кабине, он разглядел впереди другой трамвай, столь же темный и безмолвный. Его заднее стекло тоже осыпалось после удара, но слабого света от экрана мобильного не хватало, чтобы заглянуть в сплошную черноту салона. Зато Евгений рассмотрел кое-что другое. Это был трамвай другой конструкции — красно-желтый, еще советского образца, кажется, их делали в тогда еще единой Чехословакии… Кое-где они ходят до сих пор, сердито напомнил себе Евгений. Да, конечно — вот только этот, похоже, нигде не ходит уже давно…
Юноша снова пролез в кабину, неприязненно покосившись на труп. Теперь, протянув руку, он мог дотронуться до трамвая впереди. Осязание подтвердило то, что в такой темноте едва могло различить зрение — облупившаяся краска крошилась под пальцами, многолетняя пыль и грязь покрывали заднюю стенку…
