Учитывая неопытность обоих провинившихся офицеров и ходатайство, поданное в штаб бригады их непосредственным начальником, военного суда Трембат и Тальбот избежали, но им ясно дали понять: возможности получить повышение в полку теперь не предвидится. На захват дальних земель или на престижные курсы переподготовки их отправят последними, а первыми – на охрану какого-нибудь газового заводика.
Тем временем батальон, как и все пехотные части, не высадившиеся в Нидерландах и избежавшие Дюнкерка, проводил одно учение за другим; солдаты хорошо натренировались, но все еще продолжали ждать; сидели, разочарованные, в Линкольншире, Норфолке, на шотландских нагорьях, – точно подготовленные спортсмены на старте, который бесконечно откладывался. Они завидовали небольшой диверсионной группе, которая отправлялась в Западную Африку разорять заморские владения вишистов, а сами продолжали бить баклуши с оружием и без: строевая подготовка, тренировка и питание – вот и все. Для Джеффри это ожидание омрачалось еще и тем, что он знал: когда будет «дана отмашка», ему отведут всего лишь вторую роль. Нацисты уже овладели всей Европой; Франция не оказала им сопротивления, которого ожидал Джеффри, выросший на рассказах о подвигах французов на Марне. Прославленная держава петеновского Вердена – даром что во главе ее встал ныне сам старик Петен, – пала всего за несколько дней. Британия пребывала в полной морской блокаде, установленной немецким флотом, а главные города бомбили каждую ночь.
И, потому услышав в сентябре, что в Лондоне формируются иррегулярные войска, чтобы изматывать немецких оккупантов в Европе, Джеффри взял отпуск на двое суток и отправился предложить свои услуги на некую квартиру в Мэрилебоне, где его встретил крупнозубый джентльмен, назвавшийся мистером Грином. В Лондон Джеффри попал впервые с начала бомбежек и был поражен ущербом, нанесенным столице люфтваффе. Почти весь Вест-Энд точно вымер – заколоченный досками, съежившийся, потрясенный. На Пикадилли и улицах Сент-Джеймса во множестве объявились совершенно новые люди: исполненные сознания собственной значимости господа определенного возраста в мундирах служб ПВО и Вспомогательной пожарной; спешащие в офисы Уайтхолла молодые женщины в деловых костюмах и нейлоновых чулках; изнывающие от безделья мужчины в помятых рубашках и костюмах в черную и белую полоску.
– Ну-с, что поделывает ваша часть? – спросил мистер Грин, указывая Джеффри на стул. Несмотря на штатского «мистера», одет он был в форму пехотного майора.
– Ждет приказа к выступлению, сэр.
– Как и вся армия, – улыбнулся мистер Грин. – А вам, сколько я понимаю, на месте не сидится?
– Да. Пожалуй.
– Расскажите о себе.
Собеседования Джеффри проходил не один раз, это неотъемлемая часть молодости; а мистер Грин ему чем-то сразу понравился – своей живостью и равнодушием к условностям, о чем свидетельствовали слабо затянутый узел галстука и потертые туфли. Джеффри рассказал ему о «мушкетерах» и о бедном Пыхтеле Хилле.
Слушая его, мистер Грин ободряюще кивал.
– Секреты хранить умеете? – спросил он.
– Да. Думаю, что умею.
– Хорошо. У меня здесь была вчера девушка, от природы не способная лгать.
– Девушка?
– Да, мы, знаете ли, не только глотки перерезаем. Связь. Сбор информации. Мы уже навербовали с полдесятка женщин. Но не беспокойтесь, ваша спортивная удаль даром не пропадет. Боевики нам тоже нужны и в больших количествах. Врать умеете?
– Вообще-то я не считаю себя…
– Да, но в интересах безопасности страны?
– Тогда сумею.
– Хорошо. Тут сказано, вы филолог. На каких языках говорите?
– Бегло – на французском. Немного на немецком.
– Отлично. Я попрошу наших французских ребят погонять вас. Потом повидаетесь с мозгоправом.
– Зачем?
– Психологическая пригодность. В поле человеку бывает одиноко. Очень даже. Вас это не пугает?
– Нет, не думаю.
Одиночества Джеффри не испытывал никогда и что это такое представлял себе весьма смутно.
– Мы берем главным образом гражданских, – сказал мистер Грин, – но с командованием вашей бригады я все улажу. Договорюсь о вашем переводе. Вся эта затея – дело рук премьер-министра, так что с армейскими бюрократами у нас разговор короткий. Сами-то хотите?
– Очень, сэр.
– Ну и хорошо.
– А что случилось с девушкой, не умеющей лгать?
– Я ее принял. Пришлось. Два родных языка. Сейчас она в Портсмуте, осваивает искусство вранья.
– А, ну в Портсмуте больше заняться и нечем, – усмехнулся Джеффри. – Разве что от бомб уворачиваться.
Ночь он провел в служебной квартире своей тетки, неподалеку от Мраморной арки. Поужинав в клубе на Пэлл-Мэлл, он прошелся по затемненным улицам Мейфэйра. Большие отели походили на призрачные суда, беззвучно плывущие сквозь ночь; только время от времени откуда-то из-под земли доносилась веселая музыка. Один из самых знаменитых отелей перенес танцевальный зал в котельную, настлав паркетный пол в подвале между обернутыми теплоизоляцией трубами и разместив бар перед входом в прачечную. Посетители в смокингах и драгоценностях танцевали под джаз-банд, покуда в небе гудели немецкие бомбардировщики, направляясь в сторону доков; управляющий отелем не сомневался: пока есть джин, будут и танцы. Номера в верхних этажах сдавались за четверть обычной цены любому согласному на риск, что возвращающийся в Фатерлянд пилот сбросит ему на голову оставшиеся бомбы.
Утром Джеффри отправился на квартиру близ Уимпол-стрит, чтобы познакомиться с «французскими ребятами». Ими оказались англичанка, преподавательница брук-гринской школы, и ее муж-инженер, откликнувшийся на переданный 18 июня по Би-Би-Си призыв генерала де Голля к сопротивлению. Связавшись, как тот и просил, с генералом, инженер решил затем, что примет участие в боевых действиях раньше, если вступит в новые британские части.
Супруги сидели рядышком и расспрашивали Джеффри о его жизни. Он не знал, стоит ли, доходя до английского слова, произносить его по-французски или лучше сохранить верность английскому, чтобы подчеркнуть галльское звучание остальной фразы. «Je suis né près d’Andover»[3], – сообщил он, и получилось, что место его рождения – какой-то «Дандовер». О Пыхтеле Хилле вообще лучше бы не упоминать. Да и как будет по-французски «пыхтела»? «Souffleur»[4]? По смутным ощущениям Джеффри, у этого слова имелся какой-то малоприличный смысловой оттенок. Собственно, и Хилла, «Холма», стало быть, «Colline», следует избегать, решил он, однако осмелился под конец рассказа слегка подшутить над своим полком, «qui s’appelle les „Mousquetaires“, bien que nous soyons – heureusement – plus quetrois!»[5].
