Он перечитал статью, стараясь запомнить как можно больше фактов. Поезд уже был на подходе к Соликамску. Стругацкий сложил бумаги в сумку и стал смотреть в окно на проплывающие мимо здания. В голове так и вертелось: что же, черт возьми, произошло с этими людьми?
От вокзала Виктор поехал на такси по тому адресу, который дал ему Максимов. Это оказалось убогое строение в конце глухой улочки. Все вокруг казалось серым: от снега под ногами до зданий, придавленных нависшим небом цвета сигаретного пепла. Здесь словно бы и не было последних двадцати лет — отсюда казалось, что страна по-прежнему сгибается под тяжестью отмирающей идеологии. Это место, брошенное и позабытое всеми, кроме тех, кто остался, угнетало.
Пряча подбородок от холода в меховой воротник, Виктор поднялся на крыльцо. Домофонный щиток выглядел так, будто им не пользовались уже много лет. Найдя номер квартиры Юдина, Стругацкий нажал кнопку. К его удивлению, послышался металлический щелчок, шипение и мужской голос спросил:
— Кто там?
— Извините, это Юрий Ефимович?
— Да.
— Меня зовут Виктор Стругацкий.
— Что вам нужно?
— Я работаю в екатеринбургской «Газете». Мне бы хотелось поговорить с вами.
После небольшой паузы Юдин спросил:
— О чем поговорить?
— О трагедии на перевале Дятлова.
Ответа не последовало, и только слабое шипение домофона давало понять, что Юдин не отключился.
— Юрий Ефимович?
— Я не хочу с вами разговаривать.
— Но… погодите…
— Убирайтесь.
Шипение прекратилось — связь прервалась.
— Проклятье!
Виктор снова нажал кнопку.
Снова раздался щелчок, и голос Юдина произнес:
— Молодой человек, если вы не оставите меня в покое, я вызову милицию. Вы хотите этого?
— Юрий Ефимович, это займет всего несколько минут, это все, что я прошу.
— Зачем вы хотите поговорить о Дятловском перевале?
— Мне поручили написать статью к пятидесятилетней годовщине со дня трагедии.
— Какая годовщина? — фыркнул Юдин в домофон. — Всем давно наплевать на это.
— Почему вы так уверены?
Снова наступила пауза, но Юдин не отключался. Очередной свидетель, который не хочет говорить. В животе у Виктора неприятно засосало. Если он не возьмет это интервью, с работой можно распрощаться. Его будущее находится в руках старика, который даже не подозревает об этом. В такие моменты жизнь кажется особенно несправедливой.
Виктор знал, что встретиться с Юдиным можно, только если тот сам этого захочет. Поэтому он решил давить на жалость.
— Юрий Ефимович, послушайте, я вам честно скажу, если я не напишу эту статью, меня уволят.
— Это разве мои проблемы?
— Нет, мои.
— Вам не обязательно со мной говорить. Вы можете сами все придумать. Вы ведь часто так делаете, да?
«Господи, — подумал Виктор, — дай мне сил!»
— Я не хочу ничего придумывать. Я хочу рассказать правду, как все было.
— И тогда вы не потеряете работу?
Виктор вздохнул:
— Да, чтобы не потерять работу.
— Это было так давно… Как, вы говорите, вас зовут?
— Стругацкий. Виктор Стругацкий. Согласен, давно. В этом месяце пятьдесят лет, как все случилось.
— Пятьдесят лет… — повторил голос, а затем примирительно сказал: — Хорошо, молодой человек, я поговорю с вами о перевале Дятлова, если это единственный способ от вас избавиться.
Виктор вздохнул, на этот раз с облегчением. Он не мог припомнить, как давно испытывал подобное облегчение.
— Спасибо!
— Четвертый этаж, квартира сорок восемь, — сказал Юдин и отключился.
Входная дверь открылась с тяжелым щелчком. Виктор толкнул ее и вошел в подъезд, в котором было не многим теплее, чем на улице. Лифт не работал, поэтому на четвертый этаж он поднялся по лестнице. В конце плохо освещенного грязного коридора он нашел дверь с номером сорок восемь и постучал.
Дверь распахнулась практически сразу, и перед ним предстал Юрий Юдин.
Виктор протянул руку и представился:
— Виктор Стругацкий.
— Вы уже говорили, — ответил старик, с неохотой отвечая на рукопожатие. Он оглядел Виктора с ног до головы, презрительно кривя тонкие губы и раздувая ноздри, как будто чуя что-то неприятное: — Входите.
Он развернулся и зашаркал по коридору, ведя Виктора в гостиную.
— Хотите чаю? — спросил он, даже не оглянувшись.
— Можно, если вас не затруднит.
— Конечно же, не затруднит, — пробормотал Юдин.
Виктор прошел за ним в комнату и сел на стул, на который ему указали. Комната была маленькая, но чистая, мебель старая, но в хорошем состоянии. Все то немногое, что нажито за долгие годы и бережно сохраняется.
Юдин скрылся на кухне и вернулся через некоторое время с подносом, который поставил на столик перед Виктором.
— Спасибо, что согласились меня принять, Юрий Ефимович, — произнес Виктор, наливая чай в обе кружки.
Старик только буркнул что-то в ответ.
Виктор достал диктофон.
— Вы не возражаете, если я запишу наш разговор?
Юдин пожал плечами, даже не взглянув на прибор, поэтому Виктор включил его и поставил рядом с подносом на столик.
— Из какой вы, говорите, газеты? — спросил Юдин, усаживаясь на старый диван, залатанный в нескольких местах.
— Издание «Газета», город Екатеринбург. Редактор хочет опубликовать статью, в память о том происшествии…
Юдин рассмеялся — коротко и зло:
— Происшествие! Что за дрянное определение!
Виктор сделал глоток — чай был горячий и крепкий.
— А как бы вы это назвали?
Юдин посмотрел на него, взгляд его был блестящим, не старчески мутным.
— Совершенно определенно трагедия, — ответил он. — Возможно, даже убийство. А возможно, и… что-то настолько странное, что мы даже назвать не в состоянии.
— Что вы имеете в виду?
Юдин лишь бросил на Виктора цепкий взгляд — такой неожиданно молодой для его морщинистого лица. У него было почти пятьдесят лет, чтобы тысячи раз обдумать произошедшее той ночью, и Виктор мог только догадываться, какие мысли мучили его все это время.
Юдин поднес чашку ко рту — рука еле заметно дрожала, — сделал глоток.
— А вы что знаете о перевале Дятлова?
Виктор решил рассказать все начистоту:
— Мало что, должен признаться. Только самое основное. На самом деле до сегодняшнего утра, когда редактор дал мне задание, я даже не слышал об этом.
Юдин усмехнулся и кивнул:
— Понятное дело. У каждого свои проблемы, о которых голова болит… Куда страна катится, куда мир движется… В каком-то отношении все лучше, чем было раньше, в каком-то хуже. Никогда не было такой неопределенности, как сейчас, правда? Во время холодной войны мы по крайней мере знали врагов в лицо, потому что нам говорили о них… Даже если кое-кто сомневался, правда ли это…
