Арнольд тем временем оправился от шока, в который его ввергло мое появление в кабриолете. Его губы сжались от ненависти. Одной рукой он стиснул руль, удерживая машину на трассе. Второй принялся выкручивать мое запястье.
У меня вырвался стон.
— Я тебя на куски порву! — прошипел он, почти не разжимая губ.
Не сомневаюсь. Порвет. Силен оказался, чертяка.
Я попробовала вырваться. Дернула... еще раз... Арнольд держал крепко, профессионально. Видать, где-то служил. Я попыталась добраться до него второй рукой, но он еще сильнее выкрутил запястье, и я тут же позабыла о своих намерениях.
Борясь со мной, на какое-то мгновение Арнольд потерял контроль над дорогой, что незамедлительно сказалось на движении. Кабриолет повело в сторону. Пока Арнольд выравнивал крен, одновременно заламывая мою руку, я вдруг наткнулась взглядом на ключ в замке зажигания. Он торчал прямо перед глазами. С прорезиненной головкой, иммобилайзером и кнопочками, включающими сигнализацию. Красивенький ключ.
Его я и выдернула.
Арнольд моментально бросил мою руку, словно раскаленную адскую кочергу. Он вцепился в руль, только было поздно.
Кабриолет стало заносить.
От испуга Арнольд крутанул рулевое колесо, чего делать было ну никак нельзя, даже я это знаю!
Система безопасности застопорила руль.
Полированный кабриолет, на спидометре которого не было и двадцати тысяч, потерял управление и боднул крылом бетонный бортик, разделяющий потоки. Осколки фар и пластикового бампера брызнули на асфальт. О полировке и говорить нечего — отрихтовалась что надо.
Бортик оттолкнул кабриолет, и автомобиль стало заносить в другую сторону. Я поняла, что делать мне здесь больше нечего. «Субару» держался рядом. Я прыгнула через полосу бешено несущегося асфальта и ввалилась в распахнутое окно.
— Двадцать три года кручу баранку, — признался Василий, пока я устраивалась на сиденье. — Но такое на дороге впервые вижу.
Иллюстрируя его слова, неуправляемый кабриолет ткнулся в зад груженого КамАЗа, который невесть как забрался на крайнюю полосу, и смял в гармошку капот. Отскочил, пошел юзом. Получил в заднее крыло удар от внедорожника «нисан». Подпрыгнул и закувыркался по дороге, словно ничего не весил.
Василий благоразумно притормозил, и кабриолет улетел вперед. Его перенесло через две полосы, и там машину долбанул несущийся рефрижератор.
Движение снова остановилось. Сзади образовался мощный затор. Я сегодня уже наблюдала подобное.
Кабриолет застыл колесами кверху. Серебристые борта ободраны и смяты. Под капотом на асфальте увеличивалась темная лужа — масло, вытекающее из пробитого картера. Кругом валялись осколки лобового стекла и подфарников.
Я выбралась из «субару». Недолго постояла на месте, держась за дверцу, чтобы привыкнуть к отсутствию движения. Затем двинулась к перевернутому кабриолету.
Арнольд выползал из-под машины заторможенно, рывками, словно из-под развалин здания, уничтоженного бомбежкой. Нижняя челюсть распухла. Из разбитой брови сочилась кровь, которая залила левый глаз. Светлый фирменный костюм на груди и локтях перемазан в машинном масле.
Не успела я преодолеть и половину пути до перевернутого кабриолета, как откуда-то гаркнул гаишный сигнал, и на поле битвы вылетел черный «БМВ» с нулями на номерном знаке. Он лихо затормозил передо мной. Синхронно распахнулись дверцы. Из машины выскочили уже знакомые ребята в костюмах. Они выдернули Арнольда с его неочухавшимся дружком из груды металла и поставили на ноги.
Последним из «бумера» появился Глеб Кириллович. Серьезный, как сердечный приступ. Бросив короткий взгляд на разбитый кабриолет, он подошел ко мне.
— Ну, Овчинникова! — сказал он. — Не надо было тебя из машины выпускать. Как дитя, ей-богу! Стоит одну оставить, тут же устроишь бардак!
Я молча стояла возле него и глядела, как на Арнольда и его спутника нацепляют наручники. Арнольд выглядел как алкаш: лицо разбито, ноги подкашиваются. Он где-то потерял резинку, которой были стянуты волосы, и теперь они торчали в разные стороны.
Наши взгляды встретились.
— Я тебя запомнил... — глухо произнес он, с трудом двигая распухшей челюстью. — Ты у нас еще попляшешь!
Глеб Кириллович обернулся к нему. Подошел ближе, пристально глядя на молодого человека.
— Кто у тебя попляшет, сынок? — невинно поинтересовался он и ткнул пальцем в мою сторону. — Она, что ли? Да ты хоть знаешь, с кем связался? Эта девочка водила за нос спецслужбы двух крупнейших стран! Если что-то втемяшилось в ее дурную башку, то она в лепешку расшибется, но добьется этого. А ты кто такой? Что ей показать решил, гундос? Уведите его... Нет, постойте.
Глеб Кириллович запустил руку во внутренний карман пиджака Арнольда и вытащил свиток. Я обреченно схватилась за голову. Господи, за что? Ну почему он все время ставит мне палки в колеса!
— А это что такое? — задумчиво спросил старый чекист. — А-а, понял. Тебе это от него было нужно?
Он уже меня спрашивал.
Я обреченно кивнула.
— Теперь можете увести его. Обоих в дежурную часть. Хулиганство на дороге, покушение на убийство. Сережа, заскочишь на центральный пульт ГИБДД и сделаешь копии записей с видеокамер наблюдения. Там должны быть все улики против них. Когда закончишь — доложишь.
— Слушаюсь, Глеб Кириллович! — задорно ответил один из помощников, заталкивая Арнольда в только что подкативший автомобиль. Через минуту они уехали, а огромный черный «БМВ» и старый хрыч остались возле меня.
Глеб Кириллович долго молчал, что-то обдумывая. Я тоже не знала, что сказать. К слову, с разбитой губой разговаривать не очень-то удобно.
— Вижу, ты не утратила форму.
— Можете не усердствовать с комплиментами, все равно не буду на вас работать.
— Не беспокойся, я не умею говорить комплименты...
Подкатили гаишники. Они неспешно выгрузились из патрульной машины. Один принялся восстанавливать движение на трассе, второй руководил проездом эвакуатора. На месте аварии сразу сделалось тесно. Мы с Глебом Кирилловичем прижались к полированному борту «БМВ».
— Собственно, я чего хотел-то, — сказал он. — Не договорили мы с тобой.
Я устало вздохнула. Мне не хотелось с ним разговаривать после того, что произошло. Я дико устала, у меня кружилась голова, и меня тошнило. И потом, я наперед знаю все, что он собирается сказать.
Однако Глеб Кириллович заговорил совсем о другом.
— Левиафан начал новые поиски, — произнес он негромко.
Меня прошиб озноб. Вместе с ним накатила такая слабость, что невозможно пальцем пошевелить. От произнесенного имени дохнуло холодом и тьмой. Сразу стало погано на душе. Раза в три поганее, чем после приключений на Московской кольцевой.
