— Мы уходим из города.
Старки предлагал мне уйти с ними?
— Может, вы подождете, пока я побегу найду Фелисити? Я быстро.
Он покачал головой.
— Я не могу взять тебя с собой. Извини, парень. Мне пора.
Я лихорадочно думал. Могу ли я вот так, сразу, забыть о Фелисити?
— Если вам нельзя ждать, то…
Я ведь даже не уверен, что Фелисити существует на самом деле. Вдруг я выдумал ее, как выдумал Анну, Дейва и Мини? В чем я вообще могу быть уверен, проведя в одиночестве двенадцать дней? Судя по взгляду Старки, он не особо мне верит. Это глупо — не воспользоваться шансом на спасение, выпустить единственную тоненькую ниточку, связывающую меня с нормальным миром, ради призрачной надежды отыскать девушку, которой может и не быть…
А если… если я найду Фелисити, вернусь, а на самом деле нет Старки? Но ведь все, что происходит сейчас, происходит по–настоящему? Я же не мог сам выдумать про возбудителя болезни? Я же прятался от выстрелов, слышал шум?
Я потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, чтобы вернуть ясность мыслей. Нет, Старки существует на самом деле — вот он. И Фелисити существует на самом деле. И выбирать надо на самом деле.
— А можно я пойду с вами, прямо сейчас?
— Нет!
Я хотел было начать спорить с ним, уговаривать, просить, но Старки схватил меня за шиворот и почти оторвал от земли. Мне показалось, что он отшвырнет меня как котенка или заорет мне прямо в лицо.
— Найди нормальных людей, таких, как ты. И делай, что я тебе сказал: уходи с ними на север. Пойдешь за нами — пеняй на себя. Больше я тебе не помощник. Я не стану вразумлять ребят, если ты вдруг покажешься им опасным.
— Поэтому мне нельзя с вами?
— Поэтому тоже. — И Старки отпустил меня.
Я понял, что люди на грузовиках не военные. Военные бы так не поступили. Американские солдаты не бросили бы меня. Военные не могут быть так одеты: да, они в форме, но у всех разной длины волосы, у некоторых отросли бороды. И оружие они держат, как попало, и много еще чего. Рюкзак у Старки почти как мой школьный. И возрастом они как мой отец, а то и старше.
Только мне–то с этого что? Ни один из них не повернулся, ни один не воспринял меня всерьез — даже Старки. Они просто бросили меня одного и ушли.
4
Очень осторожно, стараясь не выдать своего присутствия, я пошел за грузовиками.
Машины проехали сначала один квартал, потом второй, в третьем остановились. С грузовика спрыгнул один из мужчин и пошел на разведку. Перекресток впереди был заблокирован: расчистить его не получилось бы даже грузовиками. Нет, можно, конечно, по одной оттаскивать машины, но проезд все равно завален кучей обломков высотой в трехэтажный дом. Солдаты повыскакивали из машин, долго спорили о чем–то, кричали, размахивали руками, показывали пальцами то на улицы, то в карты — а может, это были не карты, а снимки города с воздуха. Они искали проезд.
Я спрятался на остановке на противоположной стороне улицы и оттуда наблюдал за ними, стараясь смотреть и по сторонам тоже, но охотников пока не было. Сегодня они не высовывались. А я все равно никак не мог избавиться от ощущения их присутствия: казалось, что они следят за мной, наблюдают, держат в поле зрения.
Ветер понемногу стих, и повалил снег — мелкий, густой, он укрывал землю безмолвным одеялом. Небо затянули свинцовые тучи. У меня затекла шея, занемело лицо, и страшно замерзли ноги.
Огромного диаметра колеса с широким рисунком протектора оставили в снегу глубокие борозды. Грузовики были явно новыми, все металлические детали блестели свежей полировкой, только капот и верхняя часть брезента были неровно покрыты белой краской, будто их наспех залили из пульверизатора, чтобы замаскировать машины.
Люди в форме продолжали выяснять отношения. Вслед за водителем первого грузовика, водитель второго залез на крышу такси и рассматривал проезд, на который тот ему показывал.
Наконец все расселись по местам, и первый грузовик очень медленно двинулся вперед, прямо на каменные завалы и искореженные машины, хотя с моего наблюдательного пункта казалось, что проехать там невозможно. Но огромным колесам оказались нипочем два десятка превратившихся в бесформенное месиво легковушек и фургонов: стало понятно, что минут через десять грузовик преодолеет завал. Просто я успел забыть, на что способен хороший автомобиль. Все двенадцать дней я передвигался на своих двоих, ну и пару раз пользовался «своей» полицейской машиной.
Пока первый грузовик пробирался через развалины, несколько солдат устроились в вестибюле полуразрушенного офисного здания и зажгли газовую горелку, чтобы вскипятить воду. Старки оставил их и направился к моему укрытию. Молча подошел — казалось, у него просто не было сил снова меня прогнать, — смахнул со скамейки снег и сел.
Теперь он еще меньше напоминал военного. И глаза казались добрыми: в них не было жесткости, не было злости или раздражения.
— Спасибо за все. Меня зовут Джесс.
Старки расстегнул ворот куртки.
— Мне все равно, — ответил он и оглянулся проверить, что делают его спутники. Один из них как раз направлялся к нам. Он подошел и протянул Старки железную кружку с горячим кофе. Мужчина был небольшого роста, крепкий; в налитых кровью глазах кипела злоба, ему надо было срочно выпустить пар, например, дать кому–нибудь затрещину.
Мне было знакомо такое состояние.
— Можно попробовать пройти два квартала на запад, а потом… — начал говорить я, но злобный коротышка оборвал меня:
— Тебя никто не спрашивает.
— Я просто хотел…
— Что–то ты, пацан, слишком болтливый, — сказал он и, уходя, бросил на Старки многозначительный взгляд.
Старки протянул мне кружку с кофе, но я отвел его руку.
— Ты ведь не местный?
Я покачал головой.
— На каникулы приехал?
— Вроде того.
— Ты прямо везунчик.
— Где же помощь, спасатели?
— Перед тобой.
— Шутите?
— Нет, — с этими словами Старки снял перчатки и бросил на снег рядом со скамейкой.
— Тогда не такой уж я везунчик.
Он кивнул и отхлебнул из кружки. На усы с проседью и кое–как постриженную бороду садился снег, и Старки казался добрым, почти родным.
— Все крупные дороги с Манхэттена перекрыты блокпостами. Вот и все, что я могу ответить на твой вопрос.
— А что делает правительство?
— Я бы сам дорого дал, чтобы это выяснить.
— А блокпосты? — спросил я. Вдруг замаячила смутная надежда, от волнения засосало под ложечкой. — Зачем блокпосты?
— Чтобы перекрыть въезды и выезды.
— Значит там, за пределами Нью–Йорка, все в порядке?
