Но вот Ханан Борисович начал свой рассказ, и я понял, что археологи, в большинстве своем поэты в душе, наделены незаурядным воображением и могут образно, красочно представить, какова была жизнь в раскапываемом городе тысячу лет назад, умеют воскресить эти города для современников. Действительно, в описании профессора Мурзарова раскопки оживали. Несколько с воодушевлением рассказанных эпизодов - и мы уже видели древний многолюдный город, залитый палящим солнцем, расцвеченный яркими красками одежд, представляли, как тянутся к этому городу-оазису истомленные в пути караваны и как от раскаленной мглы люди прячутся в живительной пахучей тени.
Археологи все это видят и чувствуют, снимая вершок за вершком вековые наносы, расчищая от них остатки зданий, находя обрывки тканей, ковров, черепки посуды. По полуистлевшим обрывкам, едва сохранившимся обломкам они мазок за мазком восстанавливают картину давно ушедшего. Так было и в Урашту. Раскопки уже оживали, археологи уже видели древний город таким, каким он был сотни лет назад, но все померкло, когда в руках исследователей засверкал кусок необыкновенной ткани. Домысливать краски, дополнять воображением то, что было источено временем, не приходилось: ткань была свежей, сияла так, будто время не властно над нею.
Ханан Борисович открыл папку, вынул из нее большой толстый картон, на котором была прикреплена его находка в Урашту.
Если бы не авторитет Мурзарова, не его имя в науке, никто бы из нас не поверил, что ткань эта пролежала в развалинах древнего города не менее семисот пятидесяти лет. Действительно, казалось, время не коснулось ее и она только что вышла из рук каких-то изумительных мастеров. Яркие, чистые тона оригинального рисунка, приятная фактура этой мягкой, прочной, почти прозрачной и вместе с тем плотной ткани - все говорило нам: находка и в самом деле из ряда вон выходящая.
Перед нами лежал кусок нетленной ткани!
Вот тут-то химики преисполнились еще большим уважением к археологам и были готовы сделать все возможное, чтобы помочь проникнуть в тайну происхождения удивительного изделия. И сразу же мнения разделились, образовалось две партии - "земная" и "космическая". Наиболее горячие головы считали, что ткань, словно выделанная из стеклянного волокна, не могла быть изготовлена семь-восемь веков назад. Совершенно невероятным представлялось, что какие бы то ни было народы умели в древности вырабатывать подобные синтетические волокна. Возникла догадка: а не обрывок ли это одежды каких-то существ, в давние времена посетивших Землю? Может быть, следует организовать в окрестностях Урашту более широкий поиск? Вдруг удастся кроме этого маленького клочка найти и другие доказательства прилета к нам братьев по разуму? Неважно, что найден только этот маленький кусочек неведомого. Любой самый долгий путь начинается с первого шага, нередко большой научный поиск в истоке своем имеет небольшой, сам по себе незначительный факт!
Ханан Борисович улыбался, радуясь энтузиазму, с которым отнеслась к его находке наша по преимуществу молодежная группа, однако уверенно придерживался иной, "земной" точки зрения. Как только возбуждение от первого осмотра редкостного экспоната немного улеглось, в институте начались его исследования. Чем больше мы изучали ткань, тем больше недоумевали. Химический анализ показал: образчик на сорок шесть процентов состоит из силиция - кремния. Под микроскопом было видно, что волокна нитей явно растительного происхождения, но в результате каких-то непонятных процессов они стали стекловидными, прозрачными и, сохранив яркость красок, практически нетленными. Это нанесло первый удар по сторонникам космического происхождения ткани, но они не сдавались, резонно доказывая, что в мире, пославшем нам гостей, растительность тоже должна встречаться. Здесь я употребил местоимение "они" и этим самым как бы отмежевался от "космической" партии. Придерживался ли я точки зрения Мурзарова? Тоже нет. Я считал, что доля истины есть и в утверждениях Мурзарова, и в предложениях его противников. Как ни странно, именно моя позиция оказалась ближе всего к истине.
Находка археологов сразу же привлекла внимание ученых разных специальностей. Однако, чем больше людей занималось этой загадкой, тем больше разнообразных и противоречивых мнений она рождала. Единодушие было только в одном: ткань изготовлена никому не понятным способом. Где же, когда, каким народом она была создана? Вот что хотели узнать прежде всего. По характеру орнамента специалистами было бесспорно доказано: ткань не могла быть изготовлена в древнем Урашту. Профессор Мурзаров не оспаривал этого. Он считал, что ткань могла быть привезена в Урашту. Однако и это не давало нужного решения. Историки уже довольно хорошо знали, с какими государствами вел торговлю процветавший восемь веков назад город. Но ни в одной из этих стран не производили нетленных тканей, ни один народ в те времена не владел секретом силицирования волокна.
Задача казалась неразрешимой. "Космическая" партия торжествовала.
Как химик, я уже давно выполнил все от меня зависящее. Анализы сделаны, и мое касательство к этому куску ткани, сработанному столь чудесным образом, исчерпано. И тогда я почувствовал: оборвалась какая-то нить, так заманчиво связавшая меня с необыденным, вторгшимся в мою жизнь. Но с тех пор как загадочная ткань, через века пришедшая из какой-то таинственной страны, побывала в моих руках, я понял, что никогда не устану интересоваться силициевой загадкой.
На первых порах мне не оставалось ничего другого, кроме частого общения с Хананом Борисовичем. Незаметно для себя я сделался его добровольным помощником. Теперь мы немало вечеров просиживали вместе, ломая голову над задачей, лишившей нас покоя. Ханан Борисович умел двигаться к цели как вездеход. Он не обращал внимания на препятствия и умело отбрасывал все лишнее. Он стремился только к одному - найти родину уникальной находки. А для этого надо было хорошенько изучить ткани.
Мы поспешили в Москву, где в то время демонстрировалась богатая коллекция тканей. Особенно поразили нас образцы, экспонированные Востоком, и в первую очередь Индией.
Когда в десятках витрин видишь ткань парчового типа, сразу чувствуешь, что это "царица тканей". Тончайшие, совсем прозрачные амру, сделанные из чистого шелка, изумительной окраски химру и, наконец, кхимкаб, тканные золотом и серебром. Золото в легких, просвечивающих тканях, золото в более тяжелых и более богатых по отделке и рисунку. Золото украшает мягко, не назойливо. Сразу представляешь, как в южных краях оно играет на солнце, закрепляя солнечный блеск на земле. Южный характер узора особенно чувствуется в прозрачных, нежно окрашенных, казалось, небрежно, но на самом деле со вкусом накинутых на подставки воздушных тканях. В них не может быть жарко даже там, под солнцем Юга. Они прикроют наготу, но позволят солнцу золотить кожу.
