С.: Это не просто машина, это форма жизни.
К.: В «Пыльной зебре» выведены идеальные мусоросборники.
С.: Да, но это оказалась палка о двух концах. Жутковатый получился портрет индустриальной философии. Я слыхал, что в офисе одной корпорации в этом самом городе[15] висел — может, и по сию пору висит — плакат с надписью: «Старение товара — двигатель американской экономики». Когда покупаешь машину, знаешь, что она рассчитана, допустим, на семь лет, или на 60 000 миль, а потом (или еще раньше) ломается.
К.: Телевизор ломается на следующий день после окончания гарантии.
С.: Именно. Так же и все остальное: у каждого товара свой срок жизни. Если бы магнитофон работал вечно, никому бы не потребовалось покупать новый, и компания, которая их производит, разорилась бы. Но разве не кошмарна ситуация, в которой товар заставляет себя покупать тем, что паршиво сделан? Вот что я имел в виду.
Л.: Мне кажется, что вы довольно тщательно исследовали эффекты появления вечных товаров, и некоторые из них довольно непривлекательны.
С.: Да, вы правы, но это не отрицает отвратительности нынешней промышленной философии.
К.: Есть и технологическое старение. Если бы я могла найти магнитофон вполовину меньше того, на котором записываю сейчас наш разговор, я бы его купила. Или подумайте о переходе от черно-белого телевидения к цветному.
С.: Знаете, мой «панасоник» у меня не первый год, а он меньше вашего.
Л.: Да, но, когда вы его покупали, он обошелся вам во много раз дороже, чем стоит сейчас.
{…}
Л.: Насколько мне известно, вы писали в соавторстве только с двумя людьми — с Карлом Якоби и вашим сыном Ричардом Саймаком.
С.: Да, это было только дважды.
Л.: Почему? Вы предпочитаете работать в одиночку?
С.: Я предпочитаю работать сам. У Джерри Пурнелля и Ларри Найвена в соавторстве получается очень неплохо[16], хотя и они, наверное, спорят. Но мы с Карлом были добрыми друзьями, и к концу нашего общего рассказа эта дружба едва не прервалась. Мы ни на чем не могли сойтись. Я говорил, что герой принимает снотворные таблетки, а Карл требовал, чтобы это были порошки. В конце концов получилось неплохо, но это был больше рассказ Якоби, чем Саймака. Друзьями мы остались до сих пор, но больше никогда не писали вместе.
А со вторым рассказом — у меня появилась идея, но я не мог подвести под нее химическую базу. Когда мой сын приехал к нам на Рождество, мы с ним откупорили бутылку, сели перед камином в подвале и он три часа с калькулятором подсчитывал, какие химические реакции могут сделать возможной идею рассказа. Написав черновик рассказа, я отослал рукопись ему, думая, что он перепишет или подправит только места, связанные с химией. Он сделал гораздо больше. Он переделал целые куски, упростил разъяснения и переписал несколько абзацев — получилось, честно сказать, намного лучше, чем у меня самого. Я получил от него рассказ, отполировал немножко и послал ему на одобрение. Никаких проблем у нас не возникало. Жаль, что он слишком занят для дальнейшего сотрудничества, с ним было приятно работать.
К.: А сам он ничего не написал?
С.: Нет. Он занимается различными исследовательскими проектами и пишет только бесконечные отчеты. На литературу у него просто времени не остается, да и желания особого нет. Он из тех людей, что глядят на предмет и разбирают его на атомы, анализируют. Математика для него — вторая натура.
Он вполне удовлетворен тем, что делает. Но если он за что-то взялся, он сделает как надо. Вот и рассказ у нас с ним получился неплохой, как мне кажется.
Л.: Я тоже так думаю; то же сказала и Джуди-Линн дель Рей[17], которая его опубликовала.
С.: Кстати, концовку тоже придумал Ричард.
Л.: Еще одну из ваших излюбленных тем я впервые заметил в романе «Что может быть проще времени» — в самом начале романа вы заявляете, что космос не для человека. На ту же тему написан и «Отец-основатель».
С.: Да, «Отец-основатель» показывает невозможность колонизации планет. Но это скорее предположение, вызванное к жизни самим сюжетом, — если бы я писал о человеке, посвятившем жизнь заселению планет, я использовал бы иную точку зрения. Так что я вовсе не убежден, что космос не предназначен для человека. Мы ведь уже двинулись в космос.
Л.: В том же романе «Что может быть проще времени»[18] вы показали страх, который обычные люди испытывают перед теми, кто обладает парапсихическими способностями.
С.: Та же ситуация, что и с деревенскими дурачками, — люди, чьих способностей мы не понимаем. А стоило бы попытаться понять — они многим могли бы помочь нам.
К.: Я заметила, что почти во всех ваших рассказах есть «изюминка». В рассказе «Зеленый мальчик с пальчик»[19]. Джо приобретает телепатическую связь с растением, но чувствует себя неловко, питаясь овощами. В «Прелести» компьютер не знает, как реагировать, когда экипаж начинает вести себя нелогично.
С.: «Прелесть» — это один из моих любимых рассказов.
Л.: И, кстати, еще один, в котором психология используется как оружие.
К.: А также исследуется вопрос: может ли компьютер иметь личность?
Л.: Над чем вы работаете сейчас?
С.: Вот-вот выйдет из печати в издательстве «Дель Рей Букс» мой новый роман «Проект Ватикан»[20]. Я почти закончил еще один роман и задумал еще три, но пока не начал их записывать.
К.: Похоже, что вы вышли на пенсию только ради того, чтобы полностью посвятить себя работе.
С.: Не знаю, что бы со мной было, если бы я не писал. Наверное, у меня бы началась абстиненция, как у наркомана. Писательство затягивает.
К.: Помню одну дискуссию на тему: «Почему люди пишут книги?». И все выдвигали глубокие психологические причины, а потом встал Дэвид Джерролд[21] и сказал: «Потому что это легче, чем не писать!»
С.: Как я его понимаю!
Л.: Одна из моих любимых книг — ваши «Космические инженеры»[22].
С.: И они вам нравятся?!
Л.: Да.
С.: Я их никогда не любил, но встречал многих людей, утверждавших, что им нравится. Эта книга очень плохо написана. Если бы я писал ее сегодня, она была бы намного лучше. Я избавился бы от красивостей и развернутых грандиозных описаний. Знаете, секрет заключается в том, что надо оставлять кое-что недоговоренным и избегать красивых слов. Написанное просто и воспринимается лучше. Но все равно я рад, что вам понравилась эта книга.
