От такой дерзости Шаддам встал. Такое редко случалось с ним во время аудиенций.
— Довольно!
Он испытал неудержимое желание немедленно позвать палача, но разум возобладал. С большим, правда, трудом. Этот человек еще может понадобиться ему. И кроме того, если проект «Амаль» увенчается успехом, то какая это будет радость дать Кинесу возможность наблюдать, как его любимая пустынная планета потеряет всякое значение в глазах императора.
Взяв себя в руки, император тишайшим тоном произнес:
— Мой министр по делам пряности граф Хазимир Фен-ринг вернется на Кайтэйн в течение наступающей недели. Если ваши просьбы заслуживают внимания, он займется их рассмотрением.
Сардаукары выступили вперед, взяли Кинеса под руки и стремительно вывели из зала аудиенций. Планетолог не стал сопротивляться. Он получил внятные ответы на все свои вопросы. Он понял, что император Шаддам слеп и эгоцентричен, а Лиет Кинес не мог уважать такого человека, не важно, сколькими мирами тот безраздельно правил.
Отныне Кинес знал, что фрименам придется самим заботиться о Дюне, и будь проклята эта великая империя.
Те, кто жив лишь наполовину, всегда просят недостающее, но отрекаются от него, как только получают требуемое. Они страшатся доказательства своей неполноценности.
Приписывается святой Серене Батлер. «Апокрифы Джихада»
В банкетном зале Каладанского замка хорошо одетые слуги всем своим видом поддерживали видимость благополучия, хотя от их герцога осталась только бледная тень.
По выложенным каменными плитами коридорам сновали женщины в ярких нарядах, каждая ниша освещалась ароматными мускатными свечами. Но даже лучшие блюда, приготовленные поваром, тончайший фарфор и крахмальные белоснежные скатерти были не в состоянии рассеять мрак скорби, в которую был погружен Дом Атрейдесов. Каждый слуга чувствовал боль Лето, но не мог ничем ему помочь.
Леди Джессика сидела у торца обеденного стола на стуле резного элаккского дерева, на своем обычном месте, предназначенном для официальной наложницы главы Дома. Во главе стола, гордо вскинув голову, сидел ее темноволосый, высокий и стройный любовник, отмечавший рассеянной вежливой улыбкой старание одетых в зеленые ливреи лакеев, которые то и дело вносили перемены блюд.
За столом было много пустых мест, пожалуй, даже чересчур много. Чтобы облегчить горе Лето, Джессика тайно приказала вынести из обеденного зала маленький стул, на котором обычно сидел за столом шестилетний Виктор, погибший сын герцога. Несмотря на многолетние тренировки и обучение в школах Бене Гессерит, Джессика оказалась не способной утешить Лето в его горе, и от этого ее сердце болело еще сильнее. Она так много могла бы сказать ему, если бы он только захотел ее выслушать. По обе стороны стола сидели также ментат Туфир Гават и покрытый боевыми шрамами контрабандист Гурни Халлек. Гурни, который обычно за столом развлекал собравшихся песнями и игрой на балисете, был необычайно молчалив и сосредоточен. Мысли его были заняты предстоящей ему и Гавату тайной поездкой на Икс, где они должны были разведать уязвимые места в системе обороны тлейлаксов.
Туфир, обладавший мозгом, способным заменить сотню компьютеров, должен был в зависимости от условий составлять нужные планы, для чего ему требовались считанные мгновения, а Гурни отличался способностью безошибочно находить пути проникновения в незнакомые места и уходить от погони в самых неблагоприятных обстоятельствах. Эти двое должны были добиться успеха там, где всякий другой неминуемо потерпел бы поражение.
— Я хочу еще белого каладанского, — произнес оружейный мастер Дункан Айдахо, взявшись за свой бокал. К нему немедленно подбежал лакей с бутылкой дорогого местного вина. Дункан твердой рукой подставил бокал под хлынувшую из бутылки золотистую струю. Подняв руку, он велел лакею подождать и отхлебнул, потом сделал знак долить вино доверху.
Посреди неловкого молчания Лето, не отрываясь, смотрел на резную арку входа в обеденный зал, словно ожидая, что сейчас на пороге появится еще один гость. Глаза герцога поблескивали, как кусочки затуманенного льда.
Взорванный клипер… Объятый пламенем корабль…
Изуродованный и обожженный Ромбур… Погибший Виктор…
Пережить все это, чтобы узнать, что взрыв устроила ревнивая наложница Кайлея, родная мать Виктора, которая позже выбросилась из окна каладанского замка, не выдержав невыносимых стыда и горя…
В дверях кухни с гордым видом появился повар, несший на вытянутых руках огромный поднос.
— Наше лучшее блюдо, милорд герцог. Мы создали его в вашу честь.
На блюде лежала тушка ценной рыбы, завернутая в хрустящие ароматные листья. В складки розоватого мяса были воткнуты «иголочки» розмарина. Пурпурно-синие ягоды можжевельника украшали блюдо, словно маленькие драгоценные каменья. Лето положили на блюдо самую изысканную часть филе, но он даже не взял в руку вилку, продолжая неотрывно смотреть на дверь. Продолжая ждать.
Наконец за дверью раздались гулкие шаги и жужжание моторов. На лице Лето отразились предчувствие и предвкушение. Он резко встал. В банкетный зал впорхнула легкая, как пушинка, Тессия. Она стремительно оглядела обеденный зал, заметила стул, место, где с каменного пола был убран ковер, и одобрительно кивнула.
— Он поразительно быстро прогрессирует, мой герцог, но мы должны проявить терпение.
— Его терпения хватит на всех нас, — ответил Лето, и в глазах его затеплился огонек надежды.
В банкетный зал, передвигаясь с математически рассчитанной точностью, вошел принц Ромбур Верниус, подчиняясь работе электролитических мышц, шиговых сухожилий и микроволоконных нервов. Покрытое шрамами лицо, созданное отчасти из естественной, отчасти искусственной кожи, выражало максимальную концентрацию внимания и воли. На бледном, как воск, лбу выступили капли пота. Принц был одет в короткую, свободную рубашку, на лацкане которой был виден пурпурно-медный завиток, гордый символ поверженного Дома Верниусов.
Тессия поспешила к возлюбленному, но Ромбур движением металлического, покрытого полимерным материалом, пальца остановил ее, показывая, что он все сделает самостоятельно.
Взрыв на клипере превратил тело принца в кусок обожженной плоти, оторвал ему конечности, лишил половины лица, уничтожил половину органов. Однако Ромбур выжил: от некогда яркого пламени остался едва тлеющий уголек. Да и сейчас это был пассажир механического судна, выполненного в форме человека.
