"Как обычно, валяет дурака в своем кабинете", - сказал Сет. "Я думаю, он..." Ветер унес продолжение его фразы, но не смог заглушить наглый всеобщий хохот.
Ричард прислушивался к ним, склонив голову немного набок. Неожиданно он напечатал:
МОЙ СЫН - СЕТ РОБЕРТ ХЭГСТРОМ.
Его палец завис над клавишей "СТЕРЕТЬ".
"Что ты делаешь?" - раздался вопль внутри его. "Неужели ты серьезно? Неужели ты собираешься убить своего собственного сына?"
"Ну, он, наверное, чем-нибудь там занимается", - сказал кто-то из них.
"Он редкостный мудак", - ответил Сет. "Спроси когда-нибудь у моей матери. Она тебе расскажет. Он..."
Я не буду убивать его. Я его просто... СОТРУ.
Его палец ударил по клавише.
Слова "МОЙ СЫН - СЕТ РОБЕРТ ХЭГСТРОМ" пропали с экрана.
Слова Сета, доносившиеся с улицы, оборвались в тот же миг.
Снаружи теперь не доносилось ни звука, только свист холодного ноябрьского ветра, мрачно предвещающего зиму.
Ричард выключил компьютер и вышел на улицу. Подъездная дорога была пуста. Ведущий гитарист группы ездил на нелепом и в чем-то зловещем микроавтобусе, на котором они обычно возили оборудование на свои не слишком-то частые концерты. Микроавтобуса не было. Возможно, он и ехал сейчас по какому-нибудь шоссе или был запаркован перед каким-нибудь грязным притоном. Где-то сейчас был и ведущий гитарист кажется, его звали Норм, и басист Дейви, у которого были пугающе пустые глаза и приколотое к мочке уха украшение из английских булавок, и барабанщик с выбитыми передними зубами. Все они были где-то, где-то, но не здесь, потому что здесь не было Сета. Здесь никогда не было Сета.
Сет был СТЕРТ.
"У меня нет сына", - пробормотал Ричард. Сколько раз приходилось читать ему эту мелодраматическую фразу в плохих романах? Сто раз? Двести? Ни разу она не показалась ему правдивой. Но теперь она была правдой. Истинной правдой.
Налетел порыв ветра, и Ричард вдруг согнулся пополам от жестокой судороги в желудке.
Когда судороги прошли, он вернулся в дом.
Как только он вошел, он сразу же заметил, что ветхие теннисные туфли Сета (у него было их четыре пары, но ни одну из них он не соглашался выбросить) исчезли из прихожей. Он подошел к деревянным перилам лестницы, ведущей на второй этаж, и провел по ним пальцем. В десятилетнем возрасте (уже будучи достаточно взрослым, чтобы понимать что к чему, но несмотря на это Лина не позволила его наказать) Сет вырезал свои инициалы на дереве перил, деньги на которые Ричард зарабатывал почти целое лето. Он зашпаклевал глубокие борозды и покрыл поврежденный участок лаком, но призрак букв по-прежнему остался.
Теперь и его не было.
Вверх по лестнице. Комната Сета. Она была чистой, аккуратно прибранной и имела нежилой вид. На ручке можно было бы сделать пометку: комната для гостей.
Вниз по лестнице. И здесь Ричард помедлил дольше всего. Спутанные клубки проводов исчезли. Исчезли усилители и микрофоны. Исчезли раскиданные повсюду детали от магнитофона, который Сет постоянно собирался починить (у него не было ни рук Джона, ни его внимания). Вместо этого на всей комнате лежал глубокий (нельзя сказать, чтобы более приятный) отпечаток личности Лины - тяжелая мебель с завитушками, слащавые бархатные гобелены (один с изображением Тайной Вечери, с Иисусом, выглядящим как Уэйн Ньютон, на другом был изображен олень на фоне заката на Аляске), пылающий ковер, яркий, как артериальная кровь. Не было ни малейшего признака того, что когда-то мальчик по имени Сет Хэгстром жил в этой комнате. В этой или в любой другой.
Ричард все еще стоял у подножья лестницы и смотрел вокруг, когда к дому подъехала машина.
Лина, - подумал он со внезапной вспышкой чувства вины. Это Лина вернулась из клуба. И что она скажет, когда увидит, что Сета больше нет? Что... Что...
Убийца! - услышал он ее крик. Ты убил моего мальчика!
Но он не убивал Сета.
"Я СТЕР его", - пробормотал он и пошел наверх, чтобы встретить ее в кухне.
Лина потолстела.
Когда она отправилась поиграть в бинго, в ней было около ста восьмидесяти фунтов. Женщина, вошедшая в кухню, весила фунтов триста, а, может быть, и больше. Чтобы пройти в дверь, ей пришлось слегка повернуться боком. Слоновьи бедра заходили под синтетическими колготками цвета перезрелых оливок. Ее кожа, еще три часа назад бывшая лишь слегка желтоватой, приобрела болезненную бледность. Хотя он и не был врачом, Роджеру показалось, что он читает на этой коже серьезную болезнь печени и порок сердца в начальной стадии. Ее глаза смотрели на Ричарда из-под тяжелых век с постоянным, неослабевающим презрением. В дряблой руке она держала огромную замороженную индейку. Она изгибалась и вертелась в своей целлофановой упаковке, словно тело самоубийцы.
"На что ты уставился, Ричард?" - спросила она.
На тебя, Лина. Я смотрю на тебя. Вот какой ты стала в мире, где у нас нет детей. Вот какой ты стала в мире, где не нашлось объекта для твоей любви. Вот как Лина выглядит в мире, где все поступает только внутрь и ничто не выходит наружу. На тебя, Лина. Вот на что я уставился. На тебя.
"На птицу, Лина", - выдавил он из себя наконец. "Одна из самых больших индеек, которую мне приходилось когда-нибудь видеть".
"Ну так что ты встал, как столб, идиот? Помоги же мне, черт возьми!"
Он взял индейку и положил ее на кухонный стол, чувствуя исходящие от нее волны бодрящего холода. Раздался деревянный стук.
"Не туда", - в нетерпении крикнула она и указала в сторону кладовой. "Положи в морозильную камеру. В холодильник она не поместится".
"Извини", - пробормотал он. Раньше у них не было морозильной камеры. Не было в том мире, в котором существовал Сет.
Он пошел с индейкой в кладовую, где под лампами дневного света стояла большая морозильная камера, похожая на белый гроб. Он положил индейку к другим замороженным трупам птиц и зверей, а потом вернулся в кухню. Лина достала из буфета банку шоколадного печенья, пропитанного арахисовым маслом, и методично поедала одну штуку за другой.
"Это была традиционная партия в бинго, которую мы обычно устраиваем на День Благодарения", - сказала она. "Но на этот раз мы провели ее на неделю раньше, потому что на следующей неделе отец Филлипс ляжет в больницу для операции по удалению желчного пузыря. Я выиграла комбинезон". Она улыбнулась. Коричневая смесь шоколада и арахисового масла стекала у нее с зубов.
"Лина", - спросил он. "Ты никогда не жалела о том, что у нас нет детей?"
Она посмотрела на него как на абсолютно сумасшедшего.
"На черта это мне интересно нужна маленькая обезьяна?" спросила она. Потом она поставила на место банку с печеньем, опустевшую примерно наполовину. "Я ложусь спать. Ты идешь или опять отправишься потеть над своей машинкой?"
