Обличающая фантазия Карела Чапека населила мир мыслящими саламандрами, сначала безобидными, смешными, милыми, а потом страшными, равнодушно-бесчеловечными, захватывающими мио, холодно уничтожающими населенные материки для создания нужных им отмелей… В этом наступлении на человечество новой человекообразной, но звериной в своей сущности расы узнаются знакомые, античеловеческие стремления современного Карелу Чапеку фашизма, который он с такой ненавистью обличал в романе “Война с саламандрами”, предостерегая человечество об опасности погибнуть под фашистским “саламандровым” сапогом…
Как мы уже видели, американская научная фантастика опирается не на мечту, не на направленную светлым желанием фантазию, а на фантазию, переносящую читателя в мир, не похожий на действительность, или вводящую в знакомый мир устрашающе преувеличенные достижения техники, вызывающие необыкновенные ситуации. Наука, ее задачи, терминология, гиперболизированные достижения техники привлекаются лишь для создания умопомрачительных конфликтов и внушения читателю безысходности, обреченности.
Однако неверно по одним только пустым или пугающим книгам судить обо всей американской научно-фантастической литературе, как это делалось у нас одно время.
Русский перевод книги Бредбери “451° по Фаренгейту” показал, что в Америке есть научно-фантастическая литература уэллсовского направления. Пусть это не литература светлой мечты, но это литература вольного или невольного отрицания капиталистической действительности, нежелания мириться ни с террористическим мракобесием Маккарти, ни с авантюристической политикой скачки по краю пропасти войны.
Фантазия Рэя Бредбери сделала его книгу “лупой совести” честного американца. “Смотрите, куда мы идем!” — говорит он. Великая техника достигнет умопомрачительных высот и скоростей, телевидение окружит нас со всех сторон абстрактным изображением, отгородит от реального мира и забот; покрытые огнеупорным слоем, наши дома не смогут гореть, но… пожарные останутся, чтобы по первому доносу мчаться на воющих саламандрах к месту происшествия, судорожно разматывать пожарные рукава и направлять в огонь струю… керосина! А сжигаемые пожарной командой незаконно хранимые книги — все равно, Шекспир ли это или библия, — охваченные огнем, будут разлетаться, словно стая диковинных птиц, пламенея красными и желтыми перьями… И пепел грязным снегом покроет все вокруг, а сажа трауром ляжет на потные лица молодчиков, у которых в современной Америке найдутся достойные коллеги, не так давно сжигавшие книги Маркса, Горького, Твена…
Бредбери, наблюдая действительность, показывает своеобразные ножницы между возможностями развития техники и культуры, уже сейчас ощущаемые в США. Техника еще более разовьется, поднимется, а культура человека, оглушенного, ослепленного телевидением и радио, оставшегося без книг, постыдно падет, увянет. И читатель воскликнет: “Так дальше не может продолжаться!”
Бредбери, подобно Уэллсу, не придает значения реальности описываемых им научных или технических усовершенствований и открытий, — они нужны ему лишь для выражения замысла. Но обстановку и характеры героев Бредбери рисует с предельной реалистичностью даже в том случае, когда прибегает к фантазии, далекой от науки. В новелле “Детская площадка” Бредбери с гневным, бичующим преувеличением показывает, как уродуется в США юное поколение. С отвращением видит он, что в США, начиная с колыбели, с детских площадок, воспитывают в детях жестокость. И дело не в безудержных шалостях и расквашенных носах, живописуемых писателем. Нет! Дело серьезнее!.. За отвратительным озорством детей читатель видит целую систему калечения юного поколения, систему, готовящую тех, кто способен выжить в жестокой свалке, с ранних лет приучающую детей к виду крови, к страшным преступлениям, так назойливо и бесстыдно рекламируемым на страницах комиксов. Видя рост детской преступности в США, Бредбери не может без ненависти говорить об уродовании детей, но… увы! он почти не видит выхода… Чтобы подчеркнуть безнадежность положения, он предлагает обмен судьбами между детьми и их самоотверженными и сердобольными отцами, готовыми принять на себя всю тяжесть изуродованного детства.
Также не видит Бредбери выхода из жестокой системы угнетения народов во имя интересов доллара и наживы. Но писатель понимает вину и в лице героев принимает ответственность за все содеянное во имя наживы.
В новелле “И камни заговорили…” Бредбери показывает чету странствующих американцев, автомобиль которых мчится через южноамериканские джунгли.
Прорвавшейся ненавистью влетает в открытое окно отравленная стрела. Та же кипящая ненависть хитро установила на шоссе обломки ножей мачете, которые прорезают шину… Обрывок лежащей на шоссе газеты сообщает, что Европа и Северная Америка перестали существовать. Атомная война… Произошло что-то страшное, непоправимое. На месте городов дымятся радиоактивные кратеры, почти все население погибло, рухнуло все, на что мог опираться американец, в какой бы стране он ни находился… Сменив колесо, американцы снова мчатся по шоссе, чтобы перебраться через границу, но… они не нужны в соседней стране, пограничники не пропускают их, отнимая деньги, предназначенные для взяток, подкупа. В машине не осталось бензина, путники бросают ее, пешком бредут в ближайший городок. Только одну ночь позволил им переночевать знакомый хозяин гостиницы. И они слышат ночью, как ликует народ, вдруг почувствовавший себя свободным… Свободным от чего? От того гнета, который всегда олицетворяли собой американцы, который продолжают еще олицетворять эти беспомощные путники мужчина и женщина, обреченные на расправу, самосуд. Они не погибли от атомных взрывов, как их соотечественники, но им суждено погибнуть от ненависти тех, кого они вчера угнетали… Герои Бредбери понимают тяжесть ответственности и не бегут от возмездия…
Новелла Бредбери многослойна, как всякое подлинно талантливое произведение, она говорит, быть может, о большем, чем хотел сказать писатель.
Фантазия Бредбери закономерно отражает действительность. Особенно ценно в творчестве Бредбери то, что он не утратил веры в человека, он заглядывает в тайники его души, чистые и нетронутые, где сохранятся, несмотря ни на что, крупицы светлого и хорошего. И как бы ни протестовал Бредбери против выхолащивания гипертрофированной техникой из души человека всего человеческого, он вовсе не отрицает техники, не зовет к первобытной природе и вигвамам. Нет, в своих рассказах о космических полетах он показывает героизм и яркие черты характера людей, пользующихся чудесными достижениями техники. Бредбери лишь против уродств технического века, а не против технического прогресса. И даже если бы мир постигла катастрофа, — страх перед которой сквозит во многих произведениях Бредбери, — если бы одичали потомки, все равно останется в их сердцах что-то, что теплым лучом надежды осветит их будущее.
