- Вроде струйки пара из чайника? - уточнил Либун, чрезвычайно довольный тем, что сумел разобраться в сложной физической теории, изложенной Ранчесом.
- В твоей теории не все ладно, Игуальдо, - сказал Дмитрий Анатольевич, - хотя я и неспециалист в астрофизике!
- Не спорю, - съязвил Ранчес.
- Но зато всегда был в ладах с обычной логикой, голуба душа, продолжал невозмутимо Дмитрий Анатольевич, игнорируя шпильку. - И, кроме того, знаю свое врачебное ремесло. Если в тело человека попадает осколок, то он на своем пути повреждает все ткани...
- Слово астробиологам, - сказал капитан, жестом устанавливая тишину.
Ольховатский посмотрел на Алю: она, видимо, волновалась. Впрочем, румянец шел ей - она показалась ему еще более красивой, чем всегда.
- Мы считаем, что все дело в бактериях, - сказала она. - В гибели деревьев повинны споры, неизвестным путем проникшие на корабль из космоса.
- Час от часу не легче! - воскликнул Ранчес. - Но ведь вы же сами проводили бактериологический анализ срезов, Александра Ромуальдовна!
- Проводила.
- И не обнаружили никаких бактерий!
- Это говорит только о несовершенстве нашей аппаратуры, - спокойно парировала Луговская.
...И было еще одно обстоятельство, самое неприятное и тягостное. То, что проскальзывало в недоговоренных фразах, в том, как члены экипажа внезапно отводили глаза друг от друга.
Это было то, к чему приводила самая что ни на есть непритязательная логика.
Уж коль скоро считать аксиомой, что ни Тобор, ни корабельные манипуляторы не повинны в гибели старых деревьев.
Коль скоро рухнула гипотеза о том, что деревья срезали космические лучи, либо вторичное излучение, либо еще что-то в этом роде.
Коль скоро не подтвердилось предположение о том, что деревья погубили неведомые бактерии, проникшие на "Каравеллу" из открытого пространства...
Что же остается? Остается только одно: деревья срезал кто-то из членов экипажа.
Но опять-таки: кто, каким способом и для чего?.. Корабль погубить?
К концу обсуждения оранжерейных дел каравелляне во весь голос заговорили об этой версии. "Если болезнь обнаружена, ее надо лечить, голуба душа, - выразил Дмитрий Анатольевич общую мысль. - Попытаться загнать ее внутрь - значит погубить организм".
Каждый понимал, что срезать дерево, даже такое мощное, как четырехобхватный дуб, лазерным лучом не представляет труда.
Правда, лучевой инструмент, необходимый как для ремонтных работ на корабле, так и при выходе на новые планеты, держали в отдельном отсеке. Но отсек-то не охранялся! Да и кому такое могло прийти в голову - охранять на корабле что бы то ни было?!
Сразу после всеобщего совета корабля капитан решил посетить штурманскую рубку. Что-то тут его беспокоило, хотя что именно, он и сам едва ли сумел бы объяснить. Быть может, странное выражение лица старшего штурмана?
На первый взгляд все в штурманском отсеке выглядело по-обычному. Ровно мерцали щитовые панели. Весело перепрыгивали от одной логической ячейки к другой разноцветные огоньки, отчего счетно-решающее устройство казалось живым. Пол впитывал звуки шагов.
Старший штурман сидел в кресле, запрокинув голову и прикрыв глаза. Он не слышал, как в рубку вошел капитан.
Капитан остановился посреди отсека, оценивая обстановку. На навигационном пульте горит зеленый глазок - это значит, что все в порядке, орбита "Каравеллы" не отличается от расчетной, нос ее по-прежнему строго нацелен на невидимую точку эфира в созвездии беты Лиры - цели полета корабля.
- Валентин Степанович! - позвал негромко капитан, подойдя к креслу.
Валентин открыл глаза. Увидев капитана; он смутился, хотел было вскочить, но вместо этого вдруг сладко потянулся, что повергло его в окончательное смущение.
В одурманенной голове штурмана еще роились остатки видений, только что покинувших его, - одно диковиннее другого. Никогда у него не было столь многокрасочных снов. Не лезть же, в самом деле, со своими снами к капитану.
- Давно в последний раз были в оранжерейном отсеке, Валентин Степанович?
Штурман побледнел.
- По... понимаю... - пробормотал он, заикаясь. Посмотрел в упор на собеседника и продолжал: - В последний раз я был там неделю назад. Ничего подозрительного не заметил. Могу поклясться, что находился, как это говорится, в здравом уме и твердой памяти...
Капитан покачал головой и вышел. Какое-то саднящее чувство продолжало беспокоить его. Он торопился в медицинский отсек, чтобы обсудить с Дмитрием Анатольевичем то, что только что произошло в штурманском.
Человек уснул на посту! Само по себе это было беспрецедентно.
"Переутомились люди. Тут нужно что-то придумать", - думал, нахмурясь, капитан, в то время как лента несла его вдоль бесконечных коридорных отсеков.
НЕПРИЯТНОСТИ
Скажешь: есть память природы
Капель апрельских трезвон...
Кольца небесные - годы...
Это не память, а сон.
Для отопления, освещения и миллиона прочих нужд экипажа установку давал "Катеноид" - система, внутри которой непрерывно шла управляемая термоядерная реакция. За непроницаемыми стенками, за магнитными перегородками бушевала укрощенная плазма, день и ночь пылало и плавилось маленькое ручное солнце.
"Каравелла" выполняла корректировку курса, как вдруг раздался вой аварийной сирены. Тобор мигом сориентировался и рявкнул в переговорное устройство.
- В камбузе включена аварийная энергоустановка!
Взбешенный капитан сжал биопередатчик так, что тот хрустнул.
- Либун! Почему аварийку включили?
- Потому что основная подача отключилась.
У капитана голос перехватило.
- Вы что же, Феликс Анемподистович, - произнес он негромко, - не знаете разве, что аварийна включается, только когда грозит катастрофа?..
И тут кок ответил фразой, которая впоследствии прочно вошла в корабельный фольклор.
- А разве это не катастрофа, когда не на чем борщ сварить?
Капитан ограничился тем, что чертыхнулся, правда, весьма основательно и витиевато, и велел Либуну немедленно отключить аварийку.
Но оказалось, что кока не ругать, а хвалить надо: он первый заметил аварию. Произошло это спустя несколько суток после загадочного происшествия в оранжерейном отсеке "Каравеллы".
Через минуту Тобор нашел место аварии: возле штурманского отсека был перерезан энергопровод.
Но перехватить нейтритовый кабель, к тому же снабженный тройной изоляционной оболочкой, не так-то просто, как срезать дерево. Ольховатский с помощью Тобора быстро заменил поврежденный участок кабеля.
До этого Ольховатский внимательно осмотрел срез: он был ровный, как поверхность зеркала. Знакомый почерк!
