Обойдя стороной поляну, украшенную резными теремами и мраморными фонтанами, Камаев вышел на берег укромного лесного озера. В камышах попискивали утиные выводки. В двух шагах проплыл, нисколько не боясь человека, дикий селезень. Но что сразу привлекло внимание: на песке валялась брошенная купальщиками одежда. Берег был безлюден, и лишь в другом конце озера чернели крохотными поплавками головы далеко заплывших людей.
Камаев посмотрел на свою помятую, истерзанную колючими кустами пижаму, перевел взгляд на подаренную ему судьбой новую экипировку. Другого выхода нет, ведь в больничном наряде далеко не уйдешь. С брезгливой гримасой он натянул на себя чужую одежду — воровать ему до сих пор не приходилось, и не было денег или чего-нибудь другого ценного, чтобы оставить взамен. Он только мысленно поблагодарил хозяина за костюм и в душе попросил у него извинения.
Лес местами был иссечен широкими просеками. По дорогам с упругим покрытием бесшумно проносились прозрачные каплевидные машины — без привычного капота, без колес. Вдали слышались людские голоса, веселые крики детей. Тимур решил рискнуть и выбрался из кустов на пешеходную дорожку. Навстречу двигались двое пожилых людей, оживленно беседующих между собой. Тимур замедлил шаги, готовый в любую минуту прыгнуть обратно в кусты, но они прошли мимо, не обратив на него никакого внимания. Тимур осмелел. Дорожка вывела его к гранитному цоколю небоскреба. И тут, не веря своим глазам, он увидел красную метрополитеновскую букву «М». И еще успел заметить бегущую к нему девушку в белом халате, больничную сестру, приносившую обед. Она что-то кричала и требовательно махала рукой. Тимур поспешно толкнул входную дверь и ринулся к эскалатору.
В метро все было знакомо. На стенах мозаичные панно. С потолка свисали массивные бронзовые люстры. С легким шорохом и постукиванием струились живые ленты лестниц. К перрону подкатывали голубые экспрессы, выталкивая перед собой из тоннеля тугую волну прохладного воздуха. Вот и схема подземных маршрутов. Сколько линий! Сотни незнакомых названий, но вот среди них и известные: «Дзержинская», «Проспект Маркса», «Площадь Революции»…
Тимур смешался с толпой, вошел в вагон и немного успокоился. Его смущала чужая одежда, однако никто не посмотрел с подозрением, никто не остановил. Он даже решился спросить у одной старушки, где ему лучше сделать пересадку. Та охотно объяснила:
— К метро теперь мало кто относится как к транспорту. Для одних — аттракцион, нечто вроде лабиринта, для других — подземный музей, предмет истории. А я хорошо помню, лет восемьдесят назад мы на работу ездили. Не очень быстро, зато надежно.
Через две остановки она вышла, кивнув на прощанье, будто старому знакомому.
Вот и площадь Революции. Как и в былые дни, она кипела ярким людским потоком. Отсюда рукой подать до Красной площади, куда и поспешил Тимур. Гордо вонзались в синее небо купола колокольни Ивана Великого. Пышно цвели кружевными узорами маковки храма Василия Блаженного. А главное — на месте были кремлевские рубиновые звезды, росли вдоль зубчатой стены голубые ели и возвышался в их окружении Мавзолей Ленина.
Тимур приблизился к Мавзолею. У входа почетный караул — два молодых солдата в парадной форме, с карабинами в руках, а по краям венки, множество живых цветов! Он смотрел на серую выщербленную брусчатку и плакал, не сдерживая себя, не пряча слез, плакал от радости, от счастья, а солдаты почетного караула стояли, не шелохнувшись, как изваяния, олицетворяя собой бессмертие человеческих чувств и великих традиций…
Здесь, на Красной площади, и отыскали Тимура профессор Эльгин с его другом Луниным.
Бесшумная машина с прозрачным корпусом медленно плыла над Москвой. Лунин вел ее по замкнутому кругу, как бы предоставляя возможность полностью насладиться открывающейся внизу панорамой. С небольшой высоты отлично просматривались улицы, бульвары, старинные памятники, маковки древних церквей, массивы высотных домов, парки, пруды, петляющая лента реки, набережные, мосты. И отовсюду были видны, притягивая взгляд, контуры кремлевских башен с пятиконечными звездами. Центр столицы сохранился в почти не тронутом виде, и только на горизонте, по всему его кругу, высились геометрические конструкции современных зданий, отчего город напоминал чашу стадиона с восходящим кольцом трибун по краям.
Тимур смотрел вниз, на такую близкую и уже не знакомую Москву, подавленно слушая рассказ Эльгина об анабиозе и недавней операции. Мол, теперь ему только жить да радоваться, так как отныне никакие недуги организму не грозят. Эльгин увлеченно рисовал дальнейшую перспективу: вначале знакомство с нынешней жизнью планеты (разве не любопытно взглянуть на те перемены, которые произошли за минувшие столетия?); экскурсии на Луну и на Марс, где выросли целые города и крупные промышленные объекты; позднее — курс обучения, включающий в себя обширную познавательную и практическую программу, и, конечно же, работа в привычной ему области. Многие музеи охотно возьмут в свои экспозиции его изделия из камня.
Тимур все понял с первых же слов профессора, но понял только умом. Он уже пришел в себя от недавнего шока и обрел хладнокровие, которое сейчас было просто необходимым, как бывает необходим холод примочек при ушибах и кровотечении. А у него исходила кровью душа.
О чем-то говорил Эльгин. Кажется, расспрашивал о самочувствии. Тимур что-то ответил ему, думая совершенно о другом. Он пытался вспомнить, чего ему не хватает, чего-то очень важного, и, машинально сунув руку в пустой карман, понял: нет его любимой трубки. Совсем забылось, что костюм на нем совсем чужой. Курить не хотелось, новые легкие и кровь, не знавшие никотина, не требовали табачного дыма, но если бы сунуть трубку в рот, хоть и пустую, вдохнуть в себя ее горьковатый, продымленный запах, мысли обрели бы строй.
Лунин завершал круг над центральной частью Москвы. Внизу Камаев увидел башню Шухова, похожую на поставленный торчмя рыболовный трал. Чуть дальше виднелись внушительные стены Донского монастыря. Вон там, у восточной стены, должна быть просторная, заросшая травой площадка, где хранились впечатляющие останки скульптур разрушенного храма Христа-Спасителя.
Однажды Тимур приводил сюда Машу. Они наведались в Даниловский мосторг, разыскивая какие-то дефицитные предметы женского туалета, оба устали от хождения но магазинам и очередей, вдобавок Маша натерла ногу. Она морщилась, прихрамывала, но упорно тащила за собой мужа от одного прилавка к другому. Тимур тоже морщился, но от досады, что зря теряют столько времени. Куда приятнее было бы посидеть в парке имени Горького за кружкой чешского пива.
