Он подумал о Кэйти, о Кэйти, малыше Джонни и Саре. Канун Рождества. Позавчера. Полтора столетия. Кэйти теплая и такая близкая. Потерянная в яме времени. Слезы потекли по его лицу. Плакать было чертовски глупо, по-детски, бесполезно. Просто проявление слабости. Но Кэйти и дети - милая, любимая Кэйти... Боже всемогущий! Сто сорок шесть лет!
Брессинг кашлянул:
- Полегче, старина. Поплачьте, если хочется, но ведь все равно назад не вернуться. Конечно, это для вас сильный удар, однако никуда не денешься. А если уж совсем плохо, спрячьтесь пока в своей собственной раковине. Как насчет транквилизирующего укола, а? Через десять секунд будет получше.
Ему хотелось разнести в клочья этот странный, бесчувственный мир двадцать второго столетия, хотелось подняться и разломать декорации, чтобы убедиться, что это все тщательно подготовленная шутка. И нужно только отдернуть занавес, чтобы снова увидеть свой разумный мир.
Но он не мог этого сделать. Он мог только лежать на каталке, смотреть на глуповато улыбающееся лицо и чувствовать, что мысли, загромождая мозг, наполняют его злостью, желанием чего-то невозможного и чувством безысходности.
- Что случилось, - прошептал он, думая о Кэйти. - Лондон... что случилось с Лондоном?
Веселый, бодрый Брессинг казался несносным.
- Лондон? Да, я понимаю, что вы имеете в виду... Он бессмертен, дружище. Лондон выжил. Во всяком случае, Сити. Большая часть. Понимаете, я не очень-то интересуюсь историей. Минутку - какой год, вы говорите? А, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой! Давно это, старина, но тем не менее... Последние дни Имперской системы: Северо-Американский континент и то, что принято называть Британским содружеством, против неимоверного количества азиатов. Черт меня подери, что за удар. Историки называют это Девятидневным Транквилизатором. Все утюжили всех, как могли. Вероятно, было очень весело. Но знаете, это было в последний раз. Когда материальное развитие пошло вперед, ядерная война стала немодной. Я говорю ясно?
Маркхэм хрипло засмеялся:
- Ясно, Боже мой! Так ясно, что меня просто парализовало от ясности! Смех оборвался. - Извините меня. Скажите еще одну вещь - как меня обнаружили, доктор Брессинг?
Брессинг неожиданно побледнел.
- К вашему сведению, я не доктор, - сказал он сухо. - Я джентльмен и художник. Доктора - андроиды, которые за вами смотрят. Можете не извиняться. Все вполне понятно.
Брессинг вел себя так, будто его смертельно оскорбили, и почему-то это потрясло Маркхэма больше, чем все остальное. Но он настаивал:
- Я бы хотел знать, как же все-таки я... как меня откопали?
Брессинг взял себя в руки.
- Андроид-археолог выискивал что-то с командой рабочих роботов, начал объяснять он. - Они уловили шум вашего морозильного агрегата и принялись раскапывать. Полагаю, что им пришлось вырубать вас изо льда.
Маркхэм минуту или две молчал, потом печально сказал:
- Я надеюсь, где-нибудь есть записи о... о старых временах. Понимаете, у меня были жена и дети. Мне бы хотелось узнать...
Человек из двадцать второго века резко перебил его:
- Об этом позаботятся андроиды. Они занимаются всеми практическими делами. Кстати, ваш П. А. должен подойти с минуты на минуту. Она и займется всеми вашими делами. Сейчас, старина, самое важное для вас - расслабиться. Думаю, вам придется какое-то время побыть в санатории, но ваш П. А. все решит, когда повидается с вами.
- П. А.?! - удивился Маркхэм.
- Персональный андроид, - нетерпеливо ответил Брессинг. - У нас у всех они есть. Что за жизнь была бы без П. А.? Ну ладно, дружище, мне пора. Мой выход назначен на завтра.
- Так, значит, вы тоже пациент?
- Мы пользуемся словом "гость", - сказал Брессинг. - Я "гость" по психиатрии - большинство художников ими становятся рано или поздно. Вы пока отдыхайте, и пусть все идет само по себе. Я направлю к вам вашего П. А., если они вам его уже назначили. Дело в том, что всем казалось, будто вы помрете, вот они и не побеспокоились заранее.
Брессинг широко улыбнулся и вышел из комнаты, прежде чем Маркхэм успел осмыслить и прореагировать на эту информацию.
В одиночестве он пробыл не более чем полминуты, а затем в комнату вошла женщина. У нее была копна золотистых волос, аккуратное овальное лицо, одежда по стилю походила на одежду двадцатого века. И она выглядела... Она была похожа...
Маркхэм уставился на нее:
- Кэйти!
Но он уже понимал, он знал, что это не Кэйти. Глаза были голубые, но без искринки, губы полные и яркие, но какие-то холодные и неподвижные. Нет, это не могла быть Кэйти! Это был ее бездушный близнец - ужасная шутка двадцать второго века. Андроид!
Маркхэм почувствовал, что в нем поднимается злость. Осмысленная злость. Справедливая злость. Какого черта они все это с ним делают? Почему, ради всего святого, они...
- Очень сожалею, что меня не было здесь, когда вы пришли в себя, сэр. Но было неизвестно, выживете ли вы. Мою модификацию только что закончили. Я Марион-А, ваш персональный андроид. В ее голосе было больше тональных вариаций, чем в том, другом голосе. Этот был не столь далек. Маркхэм собрал все силы, чтобы сдержать гнев. Его охватила дрожь, но вдруг ему стало стыдно своей слабости.
- Вы... вы похожи на мою... мою жену, - сказал он, с болью сознавая, что говорит не с живым существом.
- Меня перемоделировали по фотографии, которую нашли в вашем бумажнике, - сказала Марион-А. - Решили, что вам понравится сходство... А теперь, сэр, если вы желаете, я провожу вас в ваши апартаменты.
ГЛАВА 2
Джон Маркхэм провел шесть дней в качестве "гостя" Северного Лондонского Санатория. Это был обычный период восстановления из того состояния, которое доктора-андроиды называли УЖ - Условно Живое.
Хотя он и был странным пережитком прошлого века, он являлся не единственным человеком, находившимся, как он узнал позднее, в условно живом состоянии в санатории. Фактически, большинство гостей или возвращались из УЖ, или же подготавливались к глубокому замораживанию на срок от недели до года.
В двадцать втором веке временное замораживание быстро превращалось в стандартный метод лечения глубоких неврозов. Самое странное было то, что этот метод давал результаты.
К концу пребывания в санатории, когда он уже достаточно хорошо ориентировался в обстановке и мог нормально разговаривать с андроидом, Маркхэм попросил одного из докторов объяснить теорию лечения. Он обнаружил, что этот метод в принципе очень мало отличается от метода электрошока или применения инсулина в двадцатом столетии: пациента доводили до состояния предпороговой травмы, и это состояние должно было стереть невроз. Обычно время погружения играло не главную роль, поскольку основное лечение заключалось в процессах самого погружения и его отмены. Вариации длительности погружения имели полезное значение, только если фактор времени имел отношение к проблеме индивида.
