Я припустил ещё быстрее, и вскоре мы сидели у Кольки.
- И как мы будем возвращать картину? - спросил он меня.
- Завтра пойдём в музей, там, рядом с туалетом коридор и кабинеты служебные, в какой-либо кабинет и подкинем, - нашёлся я.
На том и порешили. Ёж остался у Кольки. Мы посмотрели картину, ничего особенного на ней не увидали, Колька зачем-то даже изнанку рассмотрел через увеличительное стекло.
Потом так же тщательно он изучил сам портрет.
- Смотри-ка! Здесь ещё что-то видно!
Я взял увеличительное стекло. В одном месте отвалился верхний слой краски, и под портретом проглянул нарисованный глаз.
- Ух ты! Нужно отколупнуть! - загорелся Неукротимый Маркиз.
- Тебе самому нужно что-то отколупнуть! - перехватил я его руку. - Это же музейная ценность!
- Так там же ещё что-то нарисовано!
- Вот специалисты и увидят, что там нарисовано, - возразил я. - Ты спрячь картину получше. Завтра я приду, и отнесём её в музей. А ты напиши записку, что неизвестные благородные люди возвращают музею ценную картину. Только без ошибок пиши! Благородные люди ошибок не делают!
- Вот именно! - съехидничал Колька. - Они за просто так картины не возвращают!
Вечером я успокоил Алёнку, рассказав ей, что ёж у Кольки. Папа был озабочен. Его срочно отправляли в командировку, а мама ещё не вернулась, и он не знал, куда нас девать.
- Отправь нас к деду Николаю! - канючила Алёнка.
- Без вас разберусь, - устало отмахнулся папа.
Он сел звонить по телефону, а мы легли спать.
Утром я отвёл Алёну в школу, а сам помчался к Кольке.
- Ну что, пошли? - спросил я с порога.
- Куда пошли?! - прокричал Колька, с трудом преодолевая зевоту. Музей только в одиннадцать откроется!
- Записку написал? - спросил я.
Колька молча кивнул на конверт, лежавший на столе, а сам с закрытыми глазами пошёл в ванную. Умывался он так же громко, как говорил. Он фыркал, плевался, даже пытался что-то петь.
Я же прочитал его записку.
Уважаемый музей!
Пишут вам совсем неизвестные, но очень благородные люди. Мы возвращаем вам картину. Если вы нас не найдёте, тогда, конечно, можете награду не давать.
Неизвестные люди. И благородный человек Николай Петухов.
Ученик 56-й школы
- Ты бы ещё свой адрес написал! - возмутился я.
- А ты думаешь нужно?! - обрадовался Колька.
- Дал бы я тебе!
- Дал один такой! - выпятил губу Неукротимый Маркиз. - До сих пор того героя ищут.
Всё же я заставил его переписать послание. А ровно в одиннадцать мы стояли у входа в музей частных коллекций. После вчерашнего ограбления посетителей собралось много. Колька стоял в очереди и всё время странно дёргался.
- Что ты дёргаешься?
- Что я могу сделать, если весь чешусь?! - заорал замотанный под рубашкой в холст Неукротимый Маркиз.
Стоявшая впереди женщина испуганно оглянулась, отодвинулась и спросила нас:
- Мальчики, вы не хотите пройти вперёд? Я пропущу.
Мы воспользовались её предложением.
- Пошли в туалет! - заорал Колька, как только мы вошли в музей.
Не понимая, к кому обратился с таким громким призывом мой друг, посетители растерянно оглядывались. Я же уволок Кольку за собой в залы.
Мы пошли, делая вид, что рассматриваем картины и очень интересуемся всеми этими нарисованными деревцами и домиками.
Колька шёл молча. Поэтому когда он неожиданно заорал в музейной тишине, вздрогнул даже я, не говоря уже об остальных посетителях.
- Шишкин! - орал Колька. - Смотри! Шишкин!
При этом он тыкал пальцем в растерянного бородатого мужчину, стоявшего возле какой-то картины. На истошный вопль Неукротимого Маркиза сбежались посетители из других залов. И все смотрели на мальчика, который шёл к бородатому дяде, тыкал в него пальцем и голосил:
- Шишкин! Шишкин!
- Ты что, с ума сошёл? - схватил я за руку Неукротимого Маркиза. Какой это тебе Шишкин? Ты хочешь, чтобы нас из музея выгнали?
- На картине Шишкин! - орал Колька, показывая на картину за спиной бородача, на которой был нарисован сосновый лес. - Три медведя на картине!
- Где ты там медведей увидел? - схватился я за голову.
- Медведи сейчас выйдут! - кричал Колька. - Я точно помню! Вот и дерево поваленное, они по нему в прошлый раз на картине лазили!
Кое-как я утащил его и повёл вниз, к служебному коридору, на ходу сердито объясняя, что сосны не только Шишкин рисовал. В самом начале коридора стоял милиционер, и нам пришлось свернуть в туалет.
- Что будем делать? - спросил я.
Колька стал быстро расстёгивать рубашку.
- Ты что делаешь? - спросил я.
- Чешется! - простонал Колька. - Холст колючий!
- Давай почешу, - предложил я.
Мой приятель послушно повернулся ко мне спиной. В это время в туалет вошёл тот самый бородач, которого Колька обзывал Шишкиным. Он изумлённо посмотрел на нас с Колькой и спросил:
- Что это вы делаете, мальчики?
- Да вот у него спина чешется сильно, - забормотал я, указывая на Неукротимого Маркиза в расстёгнутой рубашке.
- Дай я посмотрю, - строго сказал бородач, отстраняя меня.
У меня внутри похолодело. Сейчас он поднимет рубашку и увидит картину. Но Неукротимый Маркиз неожиданно завопил и рухнул на пол.
- Вы что, не видите, что ему плохо? - закричал я на мужчину. - Скорее звоните в "скорую"!
Мужчина выскочил из туалета.
- Ты что наделал?! - заорал Неукротимый Маркиз, вскакивая на ноги. Бежим отсюда!
Я высунулся в коридор, но там уже спешили к туалету люди в белых халатах с носилками. Я захлопнул дверь.
- Что ты наделал?! - повторил в отчаянии Колька. - Меня же осматривать будут!
Он заметался по туалету, шаги стремительно приближались.
Глава четвёртая
"За что боролись?!..."
- Ложись! - закричал на меня Колька. - Пускай думают, что это тебе плохо!
- Дядька же тебя видел, - вяло возразил я.
- Он меня не запомнил! Ложись скорей, иначе подумают, что это мы картину украли! Кто нам поверит, что мы её вернуть хотели?!
Этот довод на меня подействовал. Я рухнул на кафельный пол, и вовремя: в двери уже вваливались санитары с носилками, и тётенька в белом халате и с чемоданчиком. Тётенька эта сначала мне очень понравилась, она была симпатичная, и так осторожно меня осматривала. Но как только она извлекла из чемоданчика большой шприц, я тут же в ней сильно разочаровался, поняв, что внешность обманчива.
Дяденька, который вызывал санитаров, подозрительно смотрел на меня, а потом сказал:
- Мне кажется, что плохо было совсем другому мальчику.
Но другого мальчика и след простыл. Я же наплёл, что так безумно люблю музей, что хожу по нему третий день от открытия до закрытия, вот у меня и закружилась голова.
Я надеялся, что меня тут же отпустят, но тётенька в белом халате, услышав, что я третий день подряд хожу по музею, сказала:
