– Она ПОНРАВИЛАСЬ князю! И он… он… Он схватил ее, не сходя с седла! Он вырвал ее из рук отца, который попытался вступиться… Он рассек лицо ее жениху, который кинулся под копыта лошади… И он увез ее, увез, и лакеи его рвали животы со смеху, понимаешь?! Увез в поле… И там… прямо в поле… Так грязно, жестоко… Надругался и бросил. В поле… И некому было ее защитить!
Илияш вздрогнул и поднял голову. В глазах у Станко стояли слезы.
В дальнем углу трактира опрокинули стол и подрались. То и дело хлопала дверь; мимо, удивленно взглянув, скользнула Вила – разбойничья красная косынка ее была теперь украшена одинокой розой.
Станко молчал долго. Молчал и Илияш.
– С тех пор, – наконец выдавил Станко, – с тех пор ее жизнь переменилась, совсем переменилась… Наложить на себя руки ей не дали. Родители не пережили позора, умерли чуть не в один день… Знаешь, в селе очень строго, если девушка… ну, ты понимаешь… А мать родила… меня. Уходила, пряталась… Ее на цепь посадили у колодца, есть такой обычай, если девушка родит… Все должны плевать ей в лицо. И плевали… Она… Ну что тебе рассказывать… Я с пеленок был байстрюк, ублюдок, «нагульный», «прижитый»… А князь…
Голос Станко задрожал от ненависти. Илияш смотрел, как суживаются в щелку, подергиваются пеленой его обычно ясные глаза.
– КНЯЗЬ… Князь Лиго… Он и забыл о ней, конечно. Он пил-ел, спал-гулял, тискал девок… А мама умерла полгода назад. И когда умирала, позвала меня и… Убей, говорит, его. Казни его. Казни, пусть не на площади, пусть не в петле… Отомсти… – он всхлипнул. – С тем и отошла.
Пьяную компанию выставили из трактира. Стало тихо, только Вила звенела посудой, разбирая завалы, оставленные побоищем.
– Он думал выйти сухим из воды, – сказал Станко с нехорошей усмешкой. – А вот на этот раз не выйдет. Потому что я его обязательно убью, что бы ни случилось!
И он сжал под столом рукоятку своего меча.
Илияш молча взял со стола свой стакан и огромными глотками начал поглощать вино.
– Да… Печальная история, – сказал он наконец, слизнув последнюю каплю. – Нечего сказать… Да только знаешь, парень… Может быть, мать твоя просто согрешила в юности, а потом, чтобы грех прикрыть, эту историю приду…
Увесистая пивная кружка, направляемая молодой безжалостной рукой, угодила Илияшу прямо в нос.
Брызнула кровь. Еще не успев опомниться, Илияш перехватил правую руку Станко и, едва уклоняясь от беспорядочных ударов левой руки, закричал:
– Да пошутил я! Бешеный, пошутил!
Кровь заливала его кожаную безрукавку. Станко, бледный, оскаленный, отбросил кружку и, высвободив правую руку, попытался схватить Илияша за горло.
– Хозяин! Драка! – закричали сразу из нескольких углов.
Илияш ускользнул из стальных объятий своего противника и, отскочив под защиту широкого стола, выставил перед собой ладонь:
– Станко, ладно… Хорошо, извини, я пошутил… Ну, мало ли что бывает, а твоя мать не такая, вовсе нет… Тихо, парень, успокойся, пожалуйста!
К ним уже бежали хозяин и два здоровенных работника. Станко тяжело дышал, сжимая кулаки.
– Все в порядке! – Илияш вскинул руки навстречу подбегающим. – Все в порядке, это ничего, мы уже тихие… Не тревожьтесь, господа, не тревожьтесь… – и он лучезарно улыбнулся, и улыбка эта, облитая кровью из расквашенного носа, была особенно обаятельна.
Хозяин недовольно хмыкнул, работники переглянулись, и вся свора неохотно отступила.
– Сядь, – устало сказал Илияш.
У Станко подкосились ноги, он тяжело опустился на стул.
– Выдержки в тебе, как меда в мухе… Перед таким походом в трактире шуметь… Вся затея на волоске висела, ты хоть понимаешь?
Станко молчал, едва переводя дыхание. Илияш достал откуда-то платок и принялся оттирать лицо, и руки, и безрукавку.
– Крови-то сколько… Нашел кому кровь пускать, вояка…
Станко угрюмо смотрел в стол. Илияш повздыхал и вытащил из своего мешка пузатую баклажку. Потряс с сожалением, протянул Станко:
– На, хлебни…
И Станко хлебнул.
Прояснилась отяжелевшая от пива голова. Качнулся закопченный потолок, и Станко померещились в глубине его белые звезды.
– Я… Выйду… – пробормотал он непослушным языком и, счастливо улыбаясь, отправился по нужде.
Илияш огляделся – Вила стояла в стороне и провожала Станко долгим внимательным взглядом.
За Станко закрылась тяжелая дверь, он вышел на середину двора и долго стоял в темноте, повернувшись лицом к княжеским землям… И он не видел, как Илияш поманил к себе девушку, как что-то горячо и убедительно шептал в густо покрасневшее ухо, как девушка пыталась оттолкнуть его руку, которая торопливо запихивала что-то ей в ладонь… Вила качала головой, бормотала что-то в ответ, пыталась отстраниться – но Илияш был настойчив, и снова и снова вкладывал в нежную ладошку что-то, невидимое прочим посетителям…
Вила сдалась. Зажала подношения в кулаке. Что-то буркнула Илияшу и вышла.
Станко в тот вечер так и не вернулся в обеденный зал.
…Он проснулся оттого, что длинная соломинка влезла ему в нос. Он чихнул и открыл глаза.
Сено, и сено, и снова сено, золотое, озаренное солнцем… Станко схватился за голову и сел.
Солнце пронизывало сарай насквозь, и совсем рядом был дощатый потолок, и очень далеко внизу – дверка, низкая, как в курятнике… Станко обалдело огляделся – рядом на примятом сене лежала красная разбойничья косынка, и тоже примятая.
Пошатываясь, как пьяный, он выбрался наружу.
Фыркали кони, грузились телеги; сновали работники и постояльцы – Станко все еще не понимал, где он. Придерживаясь рукой то за стену, то за поленницу, то за забор, двинулся в обход широкого двора. Уголок красной косынки жалобно свисал из судорожно сжатого кулака.
За углом сарая обнаружился Илияш.
Как ни в чем ни бывало, браконьер восседал верхом на толстом оструганном бревне. Рядом, привалившись друг к другу, будто ища один у другого защиты и покровительства, жались их заплечные мешки.
– Вот, наконец, и ты! – объявил Илияш радостно.
Станко молчал, сжимая косынку.
– Жаль, ночка коротка? – осведомился Илияш сочувственно.
Не говоря ни слова, Станко забросил свой мешок за спину.
Через несколько часов они шли по едва приметной лесной тропинке – впереди Илияш, вооруженный тяжелой палкой, Станко – чуть поотстав.
Кошелек его стал намного легче – десять золотых, половина условленной суммы, перекочевала к проводнику. Вторую половину Илияш должен был получить в конце пути – у подножия замка.
– У подножия! – твердил Илияш, пересчитывая монеты. – А в замок я не пойду, хоть ты мне золотую гору вывали и сверху пряник положи, в замок я – ни ногой, ты это запомни!
