— Где-то так…
— Вероятность такого события равна что-то один из э-э-э… миллионов восьмисот… И то вряд ли.
— А вы говорили, что они оба уникумы, что таких больше нет во всем подлунном мире? Как же здесь со статистикой?
— М-да, здесь она еще страшнее. Один на миллиардов так девятьсот.
— Мужики, но тогда то, что случилось вообще не бывает.
— Надо полагать, что да, не бывает.
— «Есть много, друг Горацио, на свете…»
— По-моему, время настало нам разбегаться. В смысле лаборатории. Мы не можем исследовать чудо.
— Которого, кстати, уже и нет.
— М-да.
— Разливай остаток, мужики, пусть наше чудо ТАМ полетает. Он мечтал об этом.
— Перестань! Ты, Мен, думаешь, что он был неправ? Я знаю, ты так думаешь. А он, наверное, только один и был прав. Он хотел летать! А вы?.. Репрессия, дерепрессия, регуляция, масса блестящих статей и две кандидатских!
— Прекрати истерику. Этому больше не наливать.
— А хотел летать, так нечего в науку лезть, шел бы в аэроклуб
— Ну и плевать я на вас хотел. Уйду лучше в «мясо-молоко» деньги зарабатывать. Ни я, ни ты, и вообще никто больше летать не будет!
— А Регина даже в гробу красивая была. И легкая. Я, когда гроб нес, чувствовал. Обычно покойники тяжелые, а эта… М-да…
— Что со Светланой?
— Да так, голова разболелась. Я ей таблетку дал.
— Мужики, такое впечатление, что снег не ложится на землю, а вонзается в нее.
— Это он просто тает. Тепло…
— Для снега тепло. Для меня не очень. Какая-то тварь вчера перчатку сперла. Пришлось и вторую выбросить. На фиг мне одна?
— А откуда у него пистолет?
— Это ему в органах выдали. По моему ходатайству. На случай отстреливаться, если что.
— А почему он был при нем?
— А он всегда при нем. Был…
— Только гитары не надо.
— Я спою его песню. Помните?
— Как чувствовал…
— Кто знает, подпевайте. М-м-мм..
Наверх, попав в могилу, не полезу.
И больше мне не предавать друзе-ей.
Красавица, не пой веселых песен,
Вином мою пустую грудь зале-е-ей
— Давайте раз и навсегда прекратим разговоры на, эту тему. Я охотно проанализировал с вами все версии этой, да страшной, истории. И теперь могу сказать. Имею право. Дело в том, что случай нашего летуна довольно простенько решается в плане генетики. Там достаточно пары-тройки мутаций точечных и еще, пожалуй, одну линейную в блокиатор. И все. «Эрент» бы заработал. В общем, это было ясно с самого начала. Славка уже даже рассчитал какие мутации куда и чем вносить, чтоб чего не вышло. Только мы не шли на это. Мера ответственности уж больно велика. Как бы это сказать? Он же не о науке, не о человечестве думал. Да вы и сами знаете. Он ЭТО совершил, он — преступник, человека убил. Даже не одного, а двух. Он детоубийца, а страшнее этого ничего не бывает! А мотив: после субботнего чая, когда мы пленку с симпозиума слушали, я ему по дороге домой все и рассказал. По поводу мутации аллельного гена. И сказал, что в таком случае он будет работать и у женщин. Дикси. Разумному достаточно.
— Нет! Саша, вы лжете!
— Светлана Сергеевна, вам бы лучше не приходить. Славик, проводил бы ты ее до дому. Как бы под машину не угодила.
— Нет, Саша! Нет! Вы просто злы на него. Вы завидуете ему, чисто по-человечески. Это он был выдающимся, а не вы. Вы были вынуждены работать для него и вам это неприятно. Я понимаю вас и прощаю. Даже за то, что вы молчали, а не занимались делом. Не судите и не судимы будете. Вы злы, а злым быть нельзя. Никогда, Саша.
— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Мы не знаем, пусть пока не знаем, действие эрентина. Если бы он заработал, стали бы возможны самые фантастические вещи. Вам ли это рассказывать! Понимаете? Это почти homo super, если не он сам! И этим супером становятся мелкий, эгоистичный человек, до того мелкий и эгоистичный, что стал воинствующим! А вы знаете, что такое воинствующая серость? Я это понял только после того, как он получил пистолет и особые привилегии в связи с этим. Будь он честнее и смелее, он просто застрелил бы ее и никто, понимаете, НИКТО его не отдал бы под суд. Но тогда ему пришлось бы посмотреть ей, умирающей, в глаза!
— Брэк! Хватит!
— Да что вы, ребята, в самом деле?
— Мендель, сядь, ты пьян!
— Да поймите же вы, завистливый человек, это вы бы так сделали, из мелочности своей. Он вообще никого не убивал! Это его убили!
— Кто?! Регина?!!
— Да!
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
— Держи его, я сейчас нашатырь разведу.
— Надо же, так все было хорошо.
— Такие хорошие поминки! Каждый день бы так!
— Перестаньте!
— Кажется, кому-то сейчас нужно просто набить морду.
— Сиди, мордобойщик.
— Ладно, ребята. Я уже трезвый. Светлана Сергеевна, просите ради бога. Считайте, что я ничего не говорил.
— И рада бы, да не могу. Извините.
— Славик!
— Уже одеваюсь.
— Вот и дивно. А ты, Мендель, козел. И вправду мелкая личность. Ты-то хоть знаешь, что значит потерять любимого человека? Каким бы он там ни был.
— Бросьте, блажь бабья.
— Увы, нет. Ты же сам видел.
— Ну и пусть.
— Мужики, а что, если снег здесь входит в землю, пронзает ее насквозь, а где-то в Южной Америке выходит и идет в небо, а?
— Господи!
— Нет, серьезно. В мире творятся странные вещи. Близкий товарищ становится убийцей женщины, которую любит. Другой товарищ не дает ему покоя и в гробу, а все это пронзает снег, которому все равно. Ну не страшно ли?
Симферополь, 1980–1981
© Copyright Карпенко Александр Сергеевич ( [email protected])
