— Это образно, — поморщился Илья. — Нет ни одной легенды, в которой бы в пещере Морока умирали от голода.
— Само собой, — мрачно заметил Никита. — Если искатель сокровищ умер, то кто об этом расскажет? — Он встал, снял перчатки и шагнул к Илье. — А теперь расскажи, что означает быть Лишним? Ты так старательно уводил разговор в сторону от этой темы, что невольно заинтриговал.
Илья спокойно выдержал его взгляд.
— О бреднях я говорить не желаю, — твердо сказал он.
— Каких-таких бреднях?
— Девяносто процентов информации в легендах — чистой воды вымысел. А и из оставшихся десяти после тщательного анализа лишь три процента обладают допустимой вероятностью достоверности. Заметь, вероятностью! Информация о Лишнем даже в десять процентов не входит, и обсуждать этот вопрос я не желаю!
Илья врал без зазрения совести. Рассчитанная достоверность информации о Лишнем была на порядок выше, чем вымысла.
— А почему я должен верить, что это бред? Только потому, что ты так говоришь?
— Почему? — Илья запнулся в поисках выхода из ловушки, в которую сам себя загнал. И он нашел выход. — Хорошо, приведу пример. Более чем в половине легенд о пещере Морока утверждается, что всех, кто доберется до сокровищницы, ждет вечная жизнь. Ты в это веришь? Так вот, все россказни о Лишнем, такой же бред, как и о вечной жизни.
— А я хотела бы верить, — тихо сказала Наташа.
Прозвучало это искренне, но мне показалось, что в ее словах преобладало желание примирить спорящих.
— Во что?
— В дар вечной жизни.
— Здрасте, приехали, — развел руками Илья и затряс головой. — Хватит дискуссий, пора идти. Если верить легендам, то в лабиринтовом варианте пещеры Морока нам предстоит пройти не один десяток километров.
Илья опять врал. Он знал, что вход в сокровищницу находился рядом, и сколько бы километров он не прошел по лабиринту, сокровищница всегда будет в десяти шагах. Однако он строго придерживался своего плана действий, как будто боялся, что кто-то может его осудить, если он решит войти в сокровищницу прямо сейчас. Наташа например. Или я. Но мне было абсолютно все равно, когда он решится на последний шаг. А вот Наташа… Осудит — не то слово.
Туннель извивался в теле горы норой священного червя Кааата, раздваивался, поднимался вверх, спускался вниз, и не было ему конца. Первое время, когда на очередной развилке сворачивали направо, Никита останавливался, возвращался и, наткнувшись на образовавшийся тупик, по-солдафонски матерился, срывая голос, а эхо отвечало ему не менее отборным матом. Вначале Наташа затыкала уши, затем только морщилась. Со временем Никита стал реже проверять тупики свернутого пространства за спиной, матерился тише, и усталое эхо ему уже не вторило. Потом Никита смирился и больше не проверял, свернулся ли за нами пройденный путь или нет.
Шли часа три, одолели километров двадцать, и на всем пути нас сопровождали тишина, пустота и мрак. От бегающих по стенам лучей фонарей в глазах рябило, а однообразие туннеля вызывало навязчивое дежавю, что здесь уже не раз проходили. И только отсутствие впереди собственных следов на слое пыли говорило о том, что путь ведет не по кругу.
Первой, как и ожидалось, не выдержала Наташа.
— Все, — сказала она, — еще шаг, и я упаду.
Она остановилась, сбросила с плеч рюкзак и без сил опустилась на него.
— Привал, — согласился Илья.
Никита освободился от рюкзака и аккуратно поставил его под стенку.
— Личному составу… — начал было он дежурную шутку, посмотрел на Наташу, запнулся и махнул рукой. — А ну его… Пока не поем, с места не сдвинусь.
— А я пока не посплю.
— И это тоже правильно, — согласился Никита.
— Еще не вечер, — буркнул Илья.
— Какой вечер? — не согласился Никита. — Здесь всегда ночь!
Он сел на пол, достал флягу.
— Погоди, не пей, — удержал его за руку Илья.
— Это еще почему?
— Ты когда последний раз пил?
— У входа в пещеру… Думаешь, во флягу попал сернистый газ?
— Я не о том. Сколько воды тогда оставалось во фляге?
— Где-то половина, а что?
— А сейчас сколько?
Никита поболтал флягу.
— Почти полная.
Гидросорбционное покрытие фляги конденсировало на себе влагу, и вода через анизотропные микропоры впитывалась внутрь.
— Это хорошо, — кивнул Илья. — Значит, влага в здешнем воздухе есть, и, по крайней мере, от жажды мы не умрем. Можешь пить.
— Ну, спасибо! — поблагодарил Никита, прикладываясь к горлышку.
Наташа посмотрела на Илью широко раскрытыми глазами, в которых читался вопрос: «А от голода?», — но не задала его. Эту проблему уже обсуждали, и Илья напрочь отмел ее подозрения. Но чем дальше, тем меньше Наташа ему верила.
— Уф! — шумно выдохнул Никита, оторвавшись от фляги. — Хороша водичка! Особенно, когда представляешь, что это конденсат из разложившегося трупа стапульца.
— Никита! — одернула Наташа. — Только не перед обедом!
— Молчу, молчу, есть хочу! — извиняясь, не обошелся без прибаутки Никита. Он поболтал флягу перед глазами. — Н-да… Наше положение весьма напоминает путь воды внутрь фляги. Сквозь стенки — пожалуйста, а обратно — ни-ни.
— Почему ни-ни? — не согласился Илья. — Обратно — из горлышка.
— Анизотропный туннель… — оглядываясь по сторонам, протянул Никита и фыркнул. — Надо же!
Наташа вздохнула и принялась доставать из рюкзака брикеты с сублимированным комплексным обедом мгновенного приготовления по принципу «только добавь воды».
— О, фаршированный осьминог, — излишне бодро обрадовался Никита, принимая от Наташи брикет, и повернулся к Илье. — А тебе что досталось?
— Еда, — буркнул Илья.
— Тоже неплохо. — Никита надорвал брикет, плеснул в него из фляги и принялся есть. — Интересно, а если к засушенному стапульцу добавить воды, его можно употребить в пищу?
Наташа не возмутилась. Устала возмущаться.
— Что ж раньше-то не сказал? Я бы для тебя обязательно кусочек отломала, — отбрила она.
Никита поперхнулся, закашлялся, отхлебнул из фляги, чтобы прочистить горло, но не сказал Наташе ни слова. Быстро покончил с брикетом и, пока остальные продолжали обедать, включил шевронник и принялся что-то изучать.
Обедали молча. Наташа устала настолько, что каждый раз, откусывая от брикета, тяжело вздыхала. Илья ел не торопясь, размеренно пережевывая, но, похоже, не обращал внимания на вкус. Он смотрел прямо на меня, но по глазам было понятно, что сейчас он никого и ничего не видит. Он думал. И я догадывался, о чем он думает.
— Черт! — выругался Никита, не отрывая взгляда от дисплея. — Ничего не понимаю.
