— Помните, дядя Вася, «вначале было слово»? — горячо говорил я. — Но на каком языке? У природы их множество. Я, например, для своей работы избрал биохимический. Определив, какие вещества и в каких пропорциях взять вначале, зная течение реакций, в которые они неминуемо вступят, я заранее заказываю исходный объект, в данном случае — организм. Причем я хочу получить определенный организм с заданными качествами. Для этого беру строго выверенные доли вещества. Могу и менять программу опытов так, чтобы усилить одни качества в объекте и ослабить другие. На этом биохимическом языке можно управлять и уже готовым организмом, вводить в него определенные доли веществ, зная, какие действия они вызовут, какие поступки заставят совершить. Понятно?
— Как не понять? — развел руками дядя Вася. — Например, алкоголь вызывает расстройство нервной системы, а через это разброд в голове, дрожание членов и шатание при ходьбе. Пить — здоровью вредить. Так?
Я несколько растерялся, не зная, шутит он или говорит серьезно. И тогда он с неподдельным восхищением проговорил:
— Так вы теперь, Петр Петрович, у нас в роли демиурга (он и тогда любил вставлять в свою не очень-то грамотную речь полюбившиеся ему иностранные слова. Причем их, как ни странно, он произносил правильно).
— Скажете тоже, — не без самодовольства возразил я. — Этим занимается вся генная инженерия. Ведь природу-матушку не мешает слегка подправить. Вот я и решил создать полиген Л — полиген лидерства. Ясно?
— Ясно-то ясно, да как бы она, матушка, нас не подправила и отправила к…
— Ну что вы, дядя Вася, ничего опасного тут нет. Я же только хочу увеличить, к примеру… — я вспомнил, что он часто приходит в комнату отдыха посмотреть хоккей по цветному телевизору, — число лучших игроков хоккейной сборной…
— Так вы никак для спорта стараетесь? И опять не понятно было, шутит ли он. На всякий случай я и ответил полушутя:
— Вся наша жизнь — спорт, дядя Вася, разве не так? Мы во всем соревнуемся друг с другом и не хотим отстать. Даже одеваться желаем не хуже, чем сосед. Но если говорить серьезно, люди здесь ни при чем, я лично намерен улучшить породу наших подопытных животных. А линию выбрал такую, чтобы увеличить число животных, способных быть лидерами в стаде. Бычки при этом должны дать дополнительный привес, коровы — дополнительный надой, овцы — дополнительный настриг шерсти…
— А лидеры, — он посмаковал это слово, накрепко запоминая его, — лидеры-хоккеисты — дополнительные шайбы?
— Да я же пошутил тогда, дядя Вася. Повторяю: мы не занимаемся людьми, — миролюбиво сказал я.
— Ничего, милок, другие займутся. Любо-дорого начало, а там пошло-поехало. Разве же при таких успехах людей оставите в покое?
— Дядя Вася, вы не темный обыватель. Вы — работник науки, — я намеренно преувеличил его роль, — и сами понимаете: если генная инженерия займется людьми, то для их здоровья, благополучия, например, чтобы исправить наследственные дефекты, лечить людей от серповидной анемии, шизофрении, размягчения костей, от наследственного, — чуть было не сказал «алкоголизма», но вовремя спохватился, — порока сердца… Одним словом, для их же пользы.
— И я же говорю — для пользы, для пользы, не иначе. Сначала увеличите число бычков-лидеров, потом — обезьян. А потом? Были бы кошки, а мышки найдутся. Все Адамовы детки, все на грехи падки…
— Не беспокойтесь, дядя Вася, мы тоже заботимся о безопасности.
— А то как же, видит волк козу, забыл и грозу. Да только… не все захотят стать ентими лидерами. Не велика радость в начальники вытолкаться. Там и без ваших лидеров невпротык. Да и ни к чему это. С другого краю поспокойнее…
— Это с какого краю?
— А хоть бы и с моего. Возьмите, к слову, нашего Виктора Сергеевича. Орел, А жизнь собачья. Крутня одна по комиссиям да заседаниям. Не то что в картишки перекинуться или на рыболовлю съездить — подумать спокойно некогда…
Я собирался возразить, да поперхнулся. Окончание его последней фразы точь-в-точь соответствовало тому, что совсем недавно я «услышал от Виктора Сергеевича: «Беготня замучила. Подумать спокойно некогда». Оказывается, невидимые нити связывают самых разных людей гораздо больше, чем мы себе представляем. И весы для уравнивания, созданные природой, хитроумней любых человеческих весов. Взбирайся на гору, опережая других, сдирая кожу, хоть вовсе вылези из нее, а когда взобрался, — кровоточащий, ободранный, торжествующий, — оглянись: кого оставил позади? Только ли препятствия да соперников? Присмотрись: вон продирается по склону юноша. Не кажется ли он тебе знакомым? Ба, да ведь это ты в юности — с еще не растраченными силами и не замутненными порывами. Теперь понял, кого ты опередил, кого оставил позади? Так стань с ним на весы — что они покажут? Перевесишь ли ты сегодняшний? Только в этом твое оправдание перед собой. А перед другими? Что оставляешь им? Сколько раз тебе еще становиться на весы, чтобы обрести чувство выполненного долга? А весы полны неожиданностей…
…Виктор Сергеевич ушел к себе, а я задержался у большой клетки с самками. Они беспокойно сновали из угла в угол.
— Придется повдовствовать, голубушки, не разрешают пока к вам Опала переселить, — машинально произнес я, обдумывая странный совет Виктора Сергеевича.
Словно в ответ на мои слова, за спиной послышался шум.
Я обернулся. Опал стоял в своей клетке, схватившись за решетку, и пристально смотрел на дверь. Она открылась — и в светлом проеме показалась тоненькая быстрая фигурка…
Я не мог предположить, что на нее так подействует смерть Тома. Сначала она испугалась, полные губы задрожали, она прихватила нижнюю острыми кремоватыми зубами. И вдруг по щекам покатились мутные горошины, оставляя темные следы.
— Он был такой послушный, — говорила она, всхлипывая. — Такой сильный и послушный… Когда я делала им прививки, он словно понимал, что это надо. Диана пыталась меня укусить, так он дал ей затрещину. Нельзя было мне уходить на этот паршивый фильм!
— Успокойтесь, Таня, вы здесь ни при чем. То же самое могло случиться, если бы вы не уходили…
— И фильм-то был никудышный, — не слушая меня, продолжала она всхлипывать, размазывая краску по щекам. — А я как чуяла что-то. Летела сломя голову. И как же теперь Диана и Вита без него?
— На днях привезут другого вожака, — сказал я. — А ваш противный Опал? Его не переведут в эту клетку? С некоторых пор я заметил странную неприязнь Тани к молодому шимпу. Расспрашивал ее о причинах, но она не могла ответить ничего вразумительного: «Взгляд его мне не нравится. Боюсь его». — «Он пытался напасть на вас?» — «Нет, не в этом дело», — и прикусывала губу, глаза становились отрешенными.
