— Такая большая? — благоговейно спросил Нанни. Когда звезды падают на землю сами по себе, иногда удается найти небольшие куски небесного железа, тверже, чем самая лучшая бронза. Это железо нельзя расплавить для литья, поэтому его куют, раскаляя докрасна. Из такого железа делают амулеты.
— Конечно, никто и не слышал, чтобы такую глыбу небесного железа находили на земле. Представляете, сколько из него можно было бы наделать инструментов?
— Вы перековали звезду на инструменты? — с ужасом спросил Хиллалум.
— О нет. Люди боялись ее коснуться. Все спустились оттуда, ожидая возмездия Яхве за нарушение творения господня. Они ждали несколько месяцев, но знамений не было. Тогда они вернулись и вынули звезду. Сейчас она находится в храме, в городе внизу. Наступила тишина. Один из рудокопов спросил:
— А почему никто не рассказывал об этом?
— Это грех, поэтому и не говорят.
По мере подъема небо становилось все светлее и светлее. Однажды утром Хиллалум проснулся, подошел к краю и вскрикнул от потрясения. То, что раньше казалось бледно-голубым небом, теперь превратилось в белый потолок, распростертый высоко над головой. Он и подобрались уже достаточно близко, чтобы ощутить свод небесный, чтобы увидеть этот твердый щит, покрывающий весь мир. Рудокопы тихонько шептались, идиотски поглядывая вверх, а обитатели башни посмеивались над ними. Они продолжали восхождение, напуганные тем, как близко оказалась конечная цель. Чистота свода небесна обманывала их, он казался невидимым, пока не возник неожиданно, прямо у них над головами. Теперь, вместо того, чтобы подниматься в небо, они карабкались к безжизненной плоскости, бесконечно раскинувшейся во все стороны. Когда Хиллалум смотрел на свод, его чувства отказывались служить ему. Иногда, глядя вверх, ему казалось, что мир перевернулся, и если он случайно упадет, то полетит вверх. Когда над его головой возникли своды небесные, он стал ощущать их подавляющий гнет. Свод был тяжелее, чем весь свет, но висел над ним безо всякой опоры, и Хиллалум боялся, что свод обрушится на него. В шахте с ним никогда не случалось такого. А иногда казалось, что свод небесный — это отвесная скала невообразимой высоты, и оставшаяся далеко внизу земля — такая же скала, а башня была канатом, натянутым над пропастью. Или хуже того, когда казалось, что нет ни верха, ни низа, и его тело не знает, в какую сторону падать. Хиллалум часто просыпался весь покрытый потом, судорожно цепляясь пальцами за кирпичный пол. Нанни и другие рудокопы тоже ходили, как сонные, хотя ни один не говорил о том, что тревожит его сны. Теперь они поднимались медленнее, а не быстрее, как ожидал их старший, Бели. Вид свода небесного пробудил в них беспокойство, а не устремление. Каким и становятся люди, живущие здесь, дивился Хиллалум. Как они избегают безумия? Или они привыкли? И дети, рожденные под твердым небом, так же кричат в испуге, когда увидят под ногами твердую землю? Может быть, люди не должны жить в таком месте. Если сама их природа бунтует, когда они подходят к небесам слишком близко, может быть, людям стоит оставаться на земле? Когда эламиты добрались до самой вершины, эта растерянность пропала. А может быть, они уже совсем привыкли. Стоя на квадратной площадке на вершине, рудокопы увидели самое великолепное зрелище, когда-либо открывавшееся глазам людей. Далеко внизу лежал пестрый ковер земли и моря, укутанный пеленой тумана, раскинувшийся во все стороны, насколько хватало глаз. А прямо над головой висела крыша мира, высшая грань небес, высшая грань мира, к которой они добрались. Вряд ли можно было более зримо ощутить творение господне. Жрецы принесли молитву Яхве, возблагодарив его за то, что им было позволено увидеть столь многое, и испрашивая прощения за то, что людям хочется увидеть еще больше.
На вершине клали кирпичи. От котлов с горячим битумом доносился густой, грубый запах смолы. Это был самый земной запах, который рудокопы чувствовали за четыре месяца, и их ноздри жадно ловили вонь, пока ее не унесло ветром. Здесь, на вершине, где затвердевала, связывая кирпичи, эта липкая грязь, сочившаяся из земных трещин, сама земля словно растила побег до самого неба. Здесь работали каменщики, перепачканные битумом, они месили раствор и ловко, с абсолютной точностью, укладывали кирпичи. Эти люди, более, чем кто-либо, не могли позволить себе головокружения при виде свода небесного: башня ни на волосок не должна была отклониться от вертикали. Их труды уже были близки к завершению, а рудокопы, после четырех месяцев подъема, готовы были взяться за свои. Вскоре прибыли и египтяне. Они были темнокожими, худощавыми, с редкими бороденками. Они притащили повозки с базальтовыми молотами, бронзовым инструментом и деревянными клиньями. Их главного звали Сенмут, и он сразу же стал совещаться с Бели, старшим над эламитами, как они будут пробивать свод небесный. Как и эламиты, египтяне поставили горн, который привезли с собой, чтобы заново отливать износившиеся бронзовые инструменты. Свод небесный висел над головой на расстоянии вытянутой руки. Если подпрыгнуть и потрогать его, на ощупь он казался гладким и холодным. Свод, кажется, был сделан из белого гранита, чистая и совершенно гладкая поверхность, без швов или стыков. И в этом была проблема. Давным-давно Яхве обрушил на землю Потоп, отворив воды сверху и снизу; из земных источников хлынули воды Бездны, а сверху, через небесные створы, изливались воды небесные. Сейчас люди вплотную подошли к своду небесному, но створов нигде не было видно. Они глядели во все стороны, но гладкую гранитную поверхность нигде не нарушали ни отверстия, ни створки, ни стыки. Кажется, им повезло, и башня достигла небес в точке между хранилищами небесных вод. Если бы створы небесные были видны, они рисковали бы пробить резервуар. Это означало бы сильные дожди на равнине Шинар, не по сезону, гораздо сильнее, чем зимние дожди; может быть, даже наводнение Евфрата. Скорее всего, когда хранилище опустеет, закончится и дождь, но Яхве мог разгневаться и лить дождь до тех пор, пока башня не обрушится, а Вавилон не расползется в грязь. Но, даже если небесных створов не было видно, риск все же оставался. Может быть, створы были не различимы глазами сметных, а резервуар находился прямо у них над головой. А может быть, хранилище было настолько огромным, что даже если створы были во многих милях отсюда, то хранилище все равно находилось у них над головой. Долго спорили, как лучше действовать.
— Яхве никак не смоет башню, — приводил свои доводы Квурдуза, один из каменщиков. — Если бы башня была святотатством, то Яхве разрушил бы ее гораздо раньше. Но за сотни лет работы мы не наблюдали ни единого знака того, что Яхве недоволен. Яхве осушит хляби небесные еще до того, как вы туда пробьетесь.
