— Я тоже не хочу. Излишек вызывает пресыщение, Брайан. Всегда должно оставаться что-то непознанное, такое, что можно попробовать в следующий раз. У тебя это есть, у меня — нет.
— Каким это чудом?
— Удовольствия… тут есть некие пределы человеческой выносливости. Со временем я выработала в себе психическую и физическую устойчивость ко всему. Если же говорить о тебе, то твое приключение всегда последнее — ты не знаешь, когда придет смерть, не можешь ее предвидеть. Планировать наперед скучно, ценны только неожиданности.
Скотт покачал головой.
— Смерть тоже не интересна — она разом зачеркивает все и вся. Или же… — он заколебался, подыскивая слова. — В этой жизни ты можешь планировать, можешь вырабатывать ценности, поскольку они опираются на некие основы. Скажем, на арифметику. А смерть — это переход к иным ценностям, совершенно неведомым. Законы арифметики неприменимы к геометрии.
— Думаешь, у смерти есть свои правила?
— Возможно, это полное отсутствие правил, Илен. Человек живет, зная, что жизнь подчинена смерти… на этом стоит цивилизация. Потому-то цивилизация опирается на целую расу, а не на единицу. Общественный инстинкт.
Она серьезно смотрела на него.
— Вот уж не думала, что Свободный солдат может стать философом.
Скотт закрыл глаза и расслабился.
— В Куполах ничего не знают о Свободных Солдатах. И не хотят знать. А мы — люди. Вполне интеллигентные люди. Наши техники так же искусны, как ученые Куполов.
— Но работают на войну.
— Война неизбежна, — заметил Скотт. — По крайней мере, сейчас.
— Ты мог бы рассказать, как вляпался во все это?
Он рассмеялся.
— О, тут нет никаких страшных тайн. Я вовсе не беглый убийца. Родился в Куполе Австралия. Отец был техником, зато дед — солдатом. Думаю, это у меня в крови. Я перепробовал много занятий и профессий, и все без толку. Мне хотелось чего-то такого… черт возьми, сам не знаю, чего. Такого, что захватывает тебя всего, без остатка, как сражение. Это почти религия. Скажем, сектанты — Люди Нового Суда — явные фанатики, но для них религия — единственная ценность.
— Это бородатые, грязные и не совсем нормальные люди.
— Потому что их религия основана на ложных предпосылках. Есть и другие религии, стоящие на иных принципах, но для меня любая религия была бы слишком пресной.
Илен внимательно смотрела на его суровое лицо.
— Ты предпочел бы орден меченосцев? Или скажем, Мальтийских Рыцарей, сражающихся с сарацинами?
— Пожалуй. У меня не было никакой системы ценностей. Кроме того, я солдат.
— А какое значение имеют для тебя Свободные Отряды?
Скотт открыл глаза, улыбнулся девушке и вдруг сделался похожим на мальчишку.
— В сущности, небольшое. Они действуют на чувства. Если подумать, поймешь, что это просто липа, такой же вздор как Люди Нового Суда. Войны — пережиток прошлого. У нас нет никакой настоящей цели. Думаю, большинство из нас понимают, что у Свободных Отрядов нет будущего. Через пару сотен лет…
— И все же ты остаешься с ними. Почему? Ведь не из-за денег же?
— Нет… Это как наркотик. Вспомни древних викингов с их безумной храбростью. Мы им сродни. Для людей из Крепостей их Отрад — это отец, мать, ребенок и Господь всемогущий. Он сражается с другими Свободными Отрядами, но ненависти к ним не испытывает: ведь все они служат одному божку на глиняных ногах. Каждая победа, равно как и поражение, приближает общий конец. Мы сражаемся, чтобы защитить культуру, которая в результате откажется от нас. Куполам — когда они наконец объединятся — не нужны будут вооруженные силы. И я вижу в этом некую закономерность. Будь войны неотъемлемой частью цивилизации, каждый Купол держал бы свою армию. Но они изолируются от нас; мы для них — неизбежное зло. Если бы можно было покончить с войной прямо сейчас! — Скотт непроизвольно стиснул кулаки. — Так много мужчин нашли бы свое счастье в Куполах. Но пока будут существовать Свободные Отряды, будут и добровольцы.
Илен пила коктейль, глядя на серый хаос туч, волнами проплывающих мимо. В приглушенном мерцающем свете лицо Скотта походило на черную глыбу со светлыми пятнышками, мерцающими в его глазах. Она осторожно коснулась его руки.
— Ты солдат, Брайан, и не сможешь измениться.
Скотт горько улыбнулся.
— Конечно, нет, мисс Илен Кэн! Или ты думаешь, что война — это только нажимать на курок? Я армейский стратег, и это потребовало от меня десяти лет зубрежки, причем куда более напряженной, чем в Техническом Институте Купола. Я должен знать о войне все, начиная с траектории снаряда и кончая психологией толпы. Это самая крупная ветвь науки, известная в Системе. И самая бесполезная, поскольку война умрет, самое большое, через пару веков. Илен, ты никогда не видела Крепости Свободных Солдат. Там процветает наука, настоящая наука, хотя она и направлена исключительно на военные цели. У нас есть собственные психологи и инженеры, они рассчитывают все — от артиллерии до коэффициента трения на водолетах. У нас есть литейные заводы и мельницы. Каждая Крепость — это город, созданный для войны, подобно тому, как Купола созданы для технического прогресса.
— Это так сложно?
— Исключительно сложно и совершенно безнадежно. Многие из нас понимают это. Да, мы сражаемся, потому что уже не можем без этого. Мы обожаем наши Отряды и живем только во время войны, а это ущербная жизнь. В Куполах жизнь значительно полнее. У вас есть работа и развлечения, созданные специально для вас. А нам они не подходят.
— Для меня тоже, — заметил Илен. — Всегда ведь бывают неприспособленные. У тебя же есть raison d'etre[2] — ты солдат. А я не могу вести жизнь, состоящую из одних удовольствий, но другого выхода у меня нет.
Пальцы Скотта сжали ее ладонь.
— Ты, по крайней мере, продукт цивилизации, а я стою вне ее.
— С тобою, Брайан, все могло бы стать лучше. На минуту. Сомневаюсь, что дольше.
— Да, могло бы.
— Это теперь ты думаешь так. Наверное, ужасно чувствовать себя тенью.
— Конечно.
— Я хочу быть с тобой, Брайан, — сказала Илен, повернув к нему лицо. Хочу, чтобы ты остался здесь. Мне нужна твоя сила, а я могу научить тебя, как лучше прожить такую жизнь, как в нее войти. Показать, что такое настоящий гедонизм. Ты мог бы составить мне компанию.
Скотт молчал и Илен некоторое время вглядывалась в него.
— Неужели война так много значит для тебя? — спросила она наконец.
— Нет, — ответил он. — Вовсе нет. Это как воздушный шарик: ты знаешь, что внутри он пуст. «Часть отряда!» — Он рассмеялся. — Вообще-то, я не испытываю колебаний, я слишком сам по себе. Общество не может базироваться на обреченных фантазиях. Я думаю, что главное — это мужчины и женщины, и просто ничего больше.
