— Ну улыбаюсь, — согласилась Анечка. — Ну и что? Если бы вы видели этого человека! И не нужно меня ни о чем спрашивать, ладно? Договорились? умиротворенно ворковала она, сияя глазами.
Игорь Николаевич таращился на жену, приоткрыв рот.
— Какого человека? Какие тут еще человеки? Видите ли — не расспрашивать ее! Ты, во-первых, почему так поздно явилась, а? Говори, что за человек, я из него лапшу сделаю!
— Ну будет… — легко вздохнула жена. — Не надо, Игорь.
— Шуточки кончились! — решительно проговорил Игорь Николаевич. — Или ты сейчас же все объяснишь, или я за себя не ручаюсь. Тертум нон… этот… В общем, третьего не дано!
Он твердо уселся на табурет напротив жены. Анечка же, глянув на мужа, улыбнулась ему и потрепала его выпяченный подбородок.
— Ладно, — сказала она, — слушайте. Маринованные огурцы и порошок, — она кивнула на сумку, — я купила на Кругликова, а капусту мне в перерыв Сусанна принесла. Ну вот. А эти арбузы я брала возле метро: очередь, смотрю, не очень большая, дай, думаю, возьму, дотащу как-нибудь… Взяла я все и поперла. Тащу и думаю: дура ты дура! Ну купила бы один, так нет же — пожадничала! Дошла до Доброхотовской — совсем руки отнимаются, и главное, грязь кругом: не поставишь, не передохнешь. Все, думаю, не могу больше, сейчас брошу! И вдруг, — Анечка качнулась, приблизившись к слушателям, — вдруг стало мне совсем легко. Понимаете? Такое впечатление, что у меня в руках ничего нет. Никакого груза! Я даже споткнулась от неожиданности, испугалась. Остановилась, смотрю на сумку, на арбузы: все в руках. Пошла дальше — ну не чувствую тяжести, и все тут! Опять остановилась… И тут слышу я смех за спиной, — продолжала рассказ Анечка. — Слышу, смеется кто-то, негромко. Обернулась, вижу: шагах в двадцати сзади мужчина, смотрит на меня и улыбается. "Все, — говорит, — в порядке, сударыня! Не пугайтесь, это я вам помогаю.
Только, — говорит, — вы не стойте, пожалуйста, а то я тороплюсь". И на часы глянул. И я ему сразу поверила! Поверила, что он мне помогает! И пошла. Обернусь, а он сзади, пройду, обернусь — он сзади! И улыбается. Всю длиннущую Доброхотовскую… А возле почты, где мне к дому поворачивать, он и говорит:
"Извините, вам, наверное, уже близко, а я, ей-богу, опаздываю. Дальше вы как-нибудь сами. А мужу, — говорит, — арбуза не давайте!" Засмеялся, повернулся и пошел в обратную сторону. И тут, ребята, я опять свои сумки почувствовала. Ну, словно мне их кто-то возвратил. Понимаете? Нес, нес, а потом отдал…
— Та-ак!.. — протянул Игорь Николаевич. — Вот они, значит, отчего, твои улыбочки. Все понятно. Подскочил, значит, сумочки принял: разрешите, мадам, сумочки донести… Тоже мне, тимуровец! — рявкнул муж.
— В том-то и дело, Игорь, что не прикасался он к сумкам, пойми ты, ничуть не обидясь на этот взрыв ревности, пояснила Анечка. — Кабы он их нес, все элементарно было бы. А тут он будто от себя мне что-то передал, понимаете? Ничего не предлагая, никакой моей просьбы не ожидая. Он вроде бы… — Анечка не договорила и, закрыв глаза, медленно покачала головой.
Приятели переглянулись. Николай Петрович с непонимающей гримасой пожал плечами.
— Ха! — саркастически хмыкнул муж. — Психологический допинг: глянула моя женушка на мужика прохожего, и силушки ее удесятерились. Как в сказке-крылья выросли!
— Выросли, — согласно кивнула жена, как в сказке. Только силы-то у меня остались прежними. Просто он мне помогал, одаривал помощью…
— А собой-то он каков? — настырничал ревнивец. — Красавец, небось? Молодой-плечистый?
Анечка задумалась на миг, покачала головой, улыбнулась печально:
— Не знаю… Какой? Даже и не скажу тебе, Игореша. Он необыкновенный, вот и все. Необыкновенный, понимаешь? Вот я — обыкновенная, и ты, милый, не сердись, — обыкновенный, и Коля тоже. Все мы… А он… Ах, не объяснить мне этого!
Анечка встала.
— Наверное, я никогда больше его не увижу, — проговорила она, взяв потрясенного мужа за руку и глядя ему в глаза, — но я счастлива, что это было а моей жизни. Я счастлива. Счастлива!
Она рухнула на табурет и заплакала, уронив в ладони лицо.
Глава 3
Закон Хозяйственной Сумки
Геннадий Павлович Соловцев, тот самый взволновавший Анну Сергеевну человек, в тот же день, часов около восьми вечера, подходил к своему дому, мечтая об одном: очутиться поскорее в квартире, скинуть куртку, разуться и полежать, не шевелясь, хоть часок, ну пусть хоть полчасика.
Устал он сегодня что-то больше обычного, как весь этот необычный месяц. Да, как началось с утра десятого, так и пошло, как говорится — чем дальше, тем интереснее…
— Дядя Гена, а, дядя Гена! Дядя Гена, подсадите! — услышал он отчаянный призыв и оглянулся в сторону детской площадки. Там среди песочниц, качалок и прочих малышовых сооружений высился турник, рассчитанный на взрослый рост. Возле этого турника толпились мальчишки, а самый маленький из них — Мишка, старый знакомый Геннадия Павловича, и взывал к нему.
Геннадий Павлович подошел к ребятам.
— Что тебе, Михаил?
— Подсадите меня на турник, дядя Гена, попросил Мишка. — А то мне не допрыгнуть, а они не подсаживают и по столбу влезать не дают!
— И не подсадим! — забасил самый рослый из мальчишек. — Мы тут с Валькой на спор подтягиваемся, по три попытки у каждого, а тебе, слабаку, в жизни не подтянуться. Будешь болтаться, как сосиска!
Компания обидно захохотала. У Мишки на глазах навернулись слезы.
— Еще неизвестно, кто сосиска! Подсадите, дядя Гена!
— Погоди, Михаил, не горячись, — положил ладонь на его белобрысую макушку Соловцев. — Сколько у тебя лучшая попытка? — спросил он рослого мальчишку.
— У Сашки — шесть! — хором ответила компания.
— А у Вальки?
— У Вальки — семь. У них еще по одной попытке осталось!
— Ну, братцы, вряд ли вам сейчас удастся улучшить результаты. Отдохнуть надо. А пока отдыхаете, давайте предоставим одну попытку Мишке. Пусть повисит, жалко, что ли? Действуй, Михаил!
Он подхватил мальчишку под бока, приподнял, и тот, уцепившись за перекладину, повис, извиваясь и дергаясь, стараясь подтянуться.
— Виси, виси… — поддразнил его здоровяк Сашка.
Но, ко всеобщему удивлению, Мишка дотянулся подбородком до перекладины, запрокинув голову и вытянув шею.
— Раз, — насмешливо сосчитал Сашка.
Второго раза, судя по всему, не предвиделось. Мишка болтался на вытянутых руках, изо всех сил стремясь вверх, поджав для облегчения веса голенастые ноги с пятнами зеленки на ссадинах.
— Да прыгай уж, хорошо хоть раз выжался, — снисходительно сказал Валька.
