Открыл верхний ящик стола. Одиннадцать зеленых купюр. Да три отдал Потапычу. Ровно две недели ежедневной вахты под часами. Ни одного нарушения трудовой дисциплины. Совсем неплохо.
В голове мелькают грандиозные планы.
Не то, чтоб остапбендеровские белые штаны на бразильских пляжах, но нечто вполне солнечное и блистательное. Скажем, опять потянет к южному встряхиванию - теперь уже с неспешным достоинством, не краснея перед смуглыми таксистами и северными блондинками. Впрочем, никаких блондинок вдвоем с Наташей, и точка. Будем вжиматься, буквально впечатываться в горячий песок, поедать глазами только горизонт, а все вкусное, что попадется, съедим на самом деле...
Промечтал до полуночи. За работу браться не хочется.
* * *
Исчезает покой из моего тихого дома - суета загоняет его в недоступные мне и моему воображению углы. Блестяще-нелепые прожекты теснят от стола. Жилплощадь моя прихорашивается, как истосковавшаяся по сладкой жизни бабенка. Я ее понимаю и, пожалуй, сочувствую. Остановиться бы нам.
Хотел все обдумать - не слишком ли разгоняюсь. Но заявился Игорь, разумеется, без предупреждения. Заявился немного навеселе - взвинчен, глаза блестят. Какой-то автор затащил в кафе.
Муторно парню, себя ненавидит и свое отражение в зеркале. Стали говорить, точнее он стал. Невмоготу с Раисой - вот лейтмотив. Но мне-то, в конце концов, какое дело? Нравится - пусть живет, не нравится - кто удерживает? По-моему, он какое-то удовольствие получает от этой взвешенности.
- Послушай, - говорит Игорь, - не лезь ты в эту генеральскую кашу. Натали, конечно, Райке не чета, толковая девочка, но куда тебе до Валика. Ты не обеспечишь, получится, как со мной...
- Послушай, - отвечаю, - не лезь ты в мои дела, расскажи лучше о своих.
И он начинает читать стихи. Целый час он носится по комнате, заполняет ее рифмами, а в перерывах, когда рифмы уже не умещаются в прокуренном объеме, убедительно шепчет о находках. Чуть ли не каждое слово у него находка. Потом еще с полчаса он читает лекцию о какой-то своей строчке. Мелькают знакомые и незнакомые имена - Хлебников, Вознесенский, Монтале...
Могу ли я вот так рассказывать о своих уравнениях? Должно быть, могу в них есть то, что не снилось поэтам. Могу, но не стоит.
Литература интересует всех, а уравнения и модели большинству до фонаря. Плевал, скажем, Игорь на мои упражнения с пространством и временем. А ведь я получаю от иной формулы куда больше удовольствия, чем от всех этих аллитераций и ассоциативных спиралей. Во всяком случае, всегда получал, а теперь... А теперь не знаю - удовольствие мое стало слишком лепким и неопределимым.
Когда водопад Игорева красноречия иссякает, превращается в тихий равнинный ручеек, задаю ему первый пришедший в голову вопрос:
- Почему самые приличные писатели получаются из самых бездарных чиновников?
Игорь густо краснеет, никто из моих знакомых не умеет так краснеть. Эта атавистическая привычка делает его крайне привлекательным - могу оценить даже со своей мужской колокольни. Он как-то беспомощно улыбается и моргает. Стоит ли отпускать с ним Наташу на литературные вечера?
- Это в мой огород? - сбившись с заоблачных ритмов, спрашивает Игорь.
- Комплимент вымаливаешь? - ухмыляюсь я. - Это только вопрос. Догадываюсь, что быть плохим чиновником лишь необходимо, но вовсе не достаточно. Почти математическая теорема...
- Все верно, именно теорема, - загорается Игорь. - И очень простая. Энергичному человеку не везет на служебном поприще, а может быть, его и не тянет к везению, и втайне он даже боится такого везения, точнее плату за него чрезмерной считает... И тогда он быстро теряет шансы на служебное самопроявление. Ему не хочется притираться к слабостям начальства, а к сильным чертам - тем более, ему дороже самостоятельность суждений, его мало волнует шаг на следующую ступень лестницы. И такой шаг становится маловероятным. Разыгрывается небольшая трагедия. Сначала человек останавливается, потом начинает скатываться вниз - так сказать, падает в глазах начальства, и, конечно, близких. Теряет лицо.
Игорь бегает по комнате и размашистыми жестами пытается изобразить процесс потери лица. Он, кажется, всерьез поверил, что доказывает теорему. Приятная иллюзия. Но к теоремам иные требования - из кучи плохо определенных терминов можно вывести что угодно. Например, энергичный человек - кто это? В чем мера человеческой энергии? А главное - как мне оценить собственный запас, если нет охоты проявить его в том деле, которым приходится заниматься? А насчет притирки еще менее определенно. Здесь нежелание - зачастую лишь красивая маскировка для обычного непонимания людей. Все сложней...
- Да-да, начинается падение, - азартно декламирует Игорь. - Но как у вас говорят, есть закон сохранения энергии. Она ведь не исчезает. И человек в такой ситуации не может остаться прежним. Если он падает с открытыми глазами, если не боится осознать правду своего состояния, и у него есть хоть какая-то тяга к перу, появляется некий зародыш. Если же нерастраченная энергия полностью сублимируется в новую форму, есть шанс на рождение настоящего писателя. Видишь сколько всяких "если". Но факт, говоря по-вашему, экспериментальный факт - большинство первых и нередко лучших романов посвящено осмыслению своего ухода от обычных профессий.
Игорь ненадолго смолкает. Камень-то и вправду в его огород. А о себе говорить нелегко. Для себя этих "если" всегда избыток. Иногда их слишком много, чтобы решиться на какой-нибудь настоящий шаг.
Игорь переводит дыхание и продолжает очень тихо:
- Хуже зажмурившимся, они безостановочно катятся ко дну, становятся убийцами своей энергии, а следовательно, и себя и при случае окружающих. Они растворяются в кроссвордах, шашечных этюдах, марках, книгах, садовых участках. И вскоре начинают требовать, чтобы им обеспечили жратву, выпивку, бабу, бесплатную путевку, отгулы, двух тузов в прикупе. Чтобы для них изобрели личные синхрофазотроны, антираковую сыворотку, скатерть-самобранку, самовыбивающийся ковер, бессмертие...
Завелся парень. Любимая его пластинка, мотив его разруганной повести, где "молодой автор увидел жизнь в слишком мрачных тонах и, усердствуя в реализме, неистово атакуя мещанство, скатился в голый или слегка завуалированный натурализм". Формулировочка! Это его походя лягнули в газетном обзоре. Даже я запомнил - целый вечер выслушивал стенания старых Рокотовых по поводу зятя, который даже писать нормально не умеет, который Бог знает до чего докатится, если уже скатился... Надо все-таки дочитать его повесть до конца. Тут не просто война с мещанством или разные дежурные измы. Воевать Игорь, в сущности, ни с кем не способен. Или я ошибаюсь? Или не такой он уж безобидный? Надо как-нибудь разобраться.
