— Порой я тебя совсем не понимаю, — призналась Ванда и покачала головой. — Но я ужасно люблю разговаривать с тобой даже тогда, когда не догадываюсь, к чему ты клонишь.
— Удивление. Удивление, трагедия и новый рост. Верно?
— Что-что?
— Ну все. Хватит болтать. Давай-ка уйдем из Библиотеки и перекусим где-нибудь, если у тебя есть свободное время.
— Час найдется, дед. Потом у меня встреча со Стеттином, чтобы подготовиться к завтрашнему собранию по выработке стратегии. Мы надеемся, что ты тоже будешь присутствовать.
— Не думаю, что мне стоит участвовать. За что бы я ни взялся, это неизбежно приобретает слишком публичный характер, Ванда. «А в это решающее время мне так не по себе из-за обмана… пусть он в интересах всех и каждого, но это все равно обман!»
Ванда взглянула на деда со сдержанным удивлением и сказала:
— Я с радостью пообедаю с тобой, дед.
— Только больше ни слова ни о каких глобальных темах! Расскажи мне о чем-нибудь простом, житейском. О том, какой он замечательный, твой Стеттин, о том, что тебе удалось сделать в области истории. Отвлеки меня от психоистории!
— Попробую, — кисло усмехнулась Ванда. — Но пока это никому не удавалось.
Морс Планш был потрясен до глубины души. Гадая, как это вышло, что он до сих пор жив, он наблюдал за Дэниелом и Лодовиком. Они взошли по трапу на борт торгового звездолета, затем корабль покинул Мэддер Лосе. В конце концов Планш решил, что Дэниел действительно не заметил, что Планш записал их встречу, и соответственно не догадывался о том, что его раскусили.
Сначала Морс не мог сообразить, к кому обратиться. Он не в силах был решить, куда ему теперь отправиться, что делать и даже — о чем думать. Разговор, записанный на пленку, был поистине ошеломляющ, он слишком сильно напоминал отрывки из тайной микогенской летописи.
«Вечные»! В Империи! Они управляют ею, словно кукловоды, прячущиеся за ширмой! Уже несколько тысячелетий!"
Людей-долгожителей Морс не встречал никогда. В том, что таких больше на свете нет, он не сомневался. Со времени прекращения существования последней геронтократии прошло уже несколько тысяч лет. Планеты, населенные людьми, жившими долее ста двадцати стандартных лет, просто испарились в политическом и экономическом хаосе.
Первым порывом Планша — и вторым, и третьим, если на то пошло, — было неудержимое желание где-нибудь спрятаться, укрыться, убежать как можно дальше от этой страшной опасности. Быть может, даже улететь в один из приграничных секторов Галактики, где Империя была невластна. Для побега было столько возможностей…
Но ни одна из этих возможностей Планша не устраивала. На протяжении своей долгой и изворотливой жизни он всегда рассматривал Трентор как некое временное пристанище, куда он мог прилетать и откуда мог удаляться туда, куда влекли его ветры погони за прибылью и смерчи собственных желаний. Но чтобы больше никогда не увидеть Трентор…
«Это стоит того! Жить спокойной жизнью! Просто — жить!»
Однако миновало несколько часов, а затем — и дней, и Планш мало-помалу отказался от этой мысли и стал обдумывать Другие, более реальные варианты. Какой толк был от полученных им сведений? А вдруг ему просто-напросто кто-то морочил голову?
«Но Лодовик Трема остался в живых после облучения потоком нейтрино! Ни один нормальный человек — нет, пожалуй, вообще ни один человек, ни одно органическое существо при таких кошмарных обстоятельствах не осталось бы в живых…»
Между тем запись запросто могла оказаться подделкой. Да и его самого по большому счету могут счесть далеко не безгрешным во всей этой истории. А пленка вкупе с его стараниями поспособствовать раскрытию страшного заговора… Да, но что это даст? Его объявят сумасшедшим, только и всего.
Планш очень сильно сомневался в том, что Линь Чен или Клайус придадут записи большое значение. Он пытался припомнить еще кого-нибудь из особ, занимавших высокие посты, тех, чья интуиция соответствовала всемирной известности и политической изворотливости.
Но ни одно имя, как назло, не приходило ему в голову. Планш располагал какой-никакой информацией о большинстве из тридцати верховных министров и их советников во Дворце, довольно много знал о сотрудниках Комитета Общественного Спасения, этом скопище карьеристов-"Серых" и выходцев из древних аристократических семеек… Нет, никого! Ни единого!
Эта пленка была настоящим проклятием. Планш жалел о том, что сделал запись. И тем не менее он не мог заставить себя уничтожить ее. Попади она в хорошие руки — она могла бы оказаться невероятно ценной. А окажись запись в плохих руках…
Из-за нее его могли казнить.
Планш уложил вещи. Три дня назад он снял небольшой гостиничный номер. Он ожидал прибытия грузо-пассажирского корабля — одного из десятка звездолетов, прилетавших на Мэддер Лосе каждую неделю. А когда-то сюда прибывали тысячи. Днем раньше Планш заказал билет и получил подтверждение о наличии места.
До космопорта Планш добрался в такси по главной автостраде, залитой солнцем. Машина мчалась мимо зеленых полей и невысоких, обшарпанных, но все же относительно ухоженных домиков.
Он стоял в пыльном, замусоренном зале ожидания. Надо сказать, и сам он выглядел далеко не лучшим образом — его одежда тоже пропылилась и измялась. Планш ждал, когда закончится выгрузка доставленных на звездолете товаров. Солнечные лучи казались колоннами, в которых плясали бесчисленные пылинки. В дальнем конце зала располагалась таможенная служба. Планш стряхнул со стула пыль и уже собрался сесть за колонной — там, где его почти ниоткуда не было бы видно, когда вдруг увидел мальчишку-подростка, который ехал по залу на небольшом четырехколесном велосипеде.
Лавируя между безлюдными выходами на посадку, мальчишка отрывисто выкрикивал имя Планша. Кроме Планша, в этом конце терминала не было ни души. Мальчишка повернул в его сторону. Деваться было некуда. Планш назвался курьеру и взял у него металло-пластиковую гиперволновую карточку. Послание было настроено на его прикосновение — такой способ кодировки был достаточно широко распространен на задворках Империи.
Но на Мэддер Лоссе, по идее, Планша никто не знал.
Морс дал мальчику кредитку, задумчиво покачал карточку на ладони. Поднял взгляд.
Мальчишка на велосипеде свернул за угол соседнего терминала и исчез. У входа в другое крыло стояли двое верзил в синей форме офицеров Имперского Флота. Морс нахмурился. С такого расстояния он не мог отчетливо рассмотреть их, но позы были уверенными и даже дерзкими. Он без труда представил нашивки-эмблемы в виде звездолета и солнца на их куртках и мощные бластеры на бедрах.
