В кабине было много пустого пространства. Можно было свободно парить и делать всё, что позволяло тесное помещение. Лишь во время старта, когда «Слайдер» сидел на вершине ракеты, каждый пилот был пристёгнут к сиденью, амортизирующему огромные перегрузки ускорения. Как только наступала невесомость, сиденье раскладывалось и уходило вглубь корпуса. После того, как тебе удаётся, наконец, проделать отрепетированный на тренировках полукувырок вперёд, чтобы оказаться головой к окнам и контрольным приборам, всё остальное время проводишь в свободном парении, как в более-менее просторной спальной нише.
В кабине было два фронтальных окна трапециевидной формы и потолочное окно в двадцать пять дюймов, перед которым я проводил большую часть времени. Между тем «Слайдер» снова вышел из тени Земли. Ещё минут десять — и орбитальный корабль будет повёрнут к Солнцу корпусом. Тогда можно будет снова снять с окна световую диафрагму, защищающую кабину от перегрева.
Должно быть, я находился над Южно-Китайским морем. Вообще-то я собирался после прохождения ночной стороны планеты снова повернуть корабль вокруг оси, чтобы бросить последний взгляд на Землю, но мой интерес пробудили две маленькие интенсивные световые точки, которые я заметил, несмотря на противосолнечную диафрагму. Видимо, это были спутники связи или ещё какие-то.
Немного понаблюдав за ними, я повернулся к дисплею кабины, перепроверил контрольные функции и отправил в наземный контроль протокол данных с пометкой, что всё в порядке. Будет ли это кому-то интересно, я не знал. Мой банковский счёт полегчал на стоимость моего космического путешествия, «Слайдер» так или иначе сам выполнял свою запрограммированную работу, а что касается меня…
Я покосился на таймер. Ещё ровно три часа до сгорания при уходе с орбиты. Потом двигатели на две минуты ещё раз включатся на полную мощность, и корабль сильно тряхнёт. Что касается «последнего взгляда»: меня отправили не на Луну, не на Марс и вообще ни куда бы то ни было вдаль от Земли. До такого космический туризм ещё не дошёл даже в 2029 году. Хотя планы, касающиеся наших спутников, действительно были. Обсуждались путешествия по образцу «Лунника-2», зонда, который ровно семьдесят лет назад разбился на Луне.
Во время прошедших семидесяти часов я прослушал международные новости, два футбольных репортажа, бенефисный концерт и аудиопередачу торжеств, посвящённых двенадцатой годовщине новой Российской республики.
Я снова глянул в потолочное окно и стал рассматривать Луну. Просто удивительно, как мало видно звёзд, когда попадаешь за пределы атмосферы. Даже начинало казаться, что они — лишь декорация для украшения земного небосвода. А может, и мой пожилой возраст влиял на чуткость восприятия куда больше, чем мне хотелось бы в этом признаться. Мне ведь 82. По ту сторону окна я узнавал лишь Луну и две светящиеся точки, которые заметил ещё раньше.
То есть: минуточку…
Я постарался отгородиться ладонями от свечения дисплея, напряжённо вглядываясь вперёд. Потом повернулся назад, поискал наушники, закрепил их за ушами и установил спутниковую связь с контрольным центром в Королёве.
После нескольких минут молчания на мой сигнал, наконец, среагировали внизу, и равнодушный мужской голос с русским акцентом сказал:
— Это наземный контроль. Говорите, Икс-орбитер!
Я скривился. Индекс «икс» в космических полётах служил для обозначения всякой гадости: ухода в иной мир, помрачения рассудка, а главным образом — для полных идиотов, которые мчатся сквозь термосферу со скоростью 30 000 километров в час.
— У меня тут два сборщика, — сказал я. — Они больно уж близко ко мне…
— Что значит «больно»?
— На глазок — километрах в полутора от меня. И похоже, они приближаются…
Опять на несколько минут установилась радиотишина. Я запрокинул голову, сощурил глаза и чертыхнулся из-за того, что не могу изменить угол наклона «Слайдера». Взгляд мой переходил от приборов к светящимся в солнечном свете объектам.
— Это наземный контроль, — снова отозвался унылый служащий. — У нас тут на радарах нет ничего такого, что соответствовало бы вашему описанию. Согласно нашим данным, вы там, наверху, в относительном одиночестве. Ближайший к вам спутник — это «EVO», и он от вас в трёх тысячах километров.
— Я их вижу, так близко они надо мной! — крикнул я в микрофон. — И я знаю, как выглядят сборщики!
— Может, это световые рефлексы на стёклах кабины. Частицы грязи, кристаллы льда или капельки воды на внутренней стороне стёкол.
— А вот и ещё один, третий объект, — сдержанно объявил я. — Он удалён дальше и летит выше сборщиков… однако выглядит он иначе, чем они… — Из громкоговорителя послышалось раздражённое фырканье. — Я не очень ясно вижу, но он, кажется, больше, чем сборщики… гораздо больше…
— Наверное, это «Nippon». — И снова тишина: кажется, этот тип в контрольном центре перепроверял свои данные. — Нет, это определённо не «Nippon». — Я слышал, как он с кем-то приглушённо разговаривал. — Как вы себя чувствуете, хорошо? — спросил он после этого.
— Великолепно, — отрезал я. — Никогда не чувствовал себя лучше. Почему вы не видите сборщиков? Кажется, они держат курс на столкновение со мной, а эта гигантская штука над ними, должно быть, горит на ваших экранах как маяк.
— Успокойтесь, Икс-орбитер. Мы не можем ни… видеть… в порядке… эллиптическая траектория… не допускает разночтений… пусто… полёт… — Обрывки фраз сменились фоновым шумом.
— Наземный контроль? — Я не получал ответа. — Наземный контроль, вы меня слышите?
Я стукнул по прибору, но звука это не прибавило. Чертыхаясь, я стянул микрофон с головы. Он полетел в боковую стенку, а потом стал беспорядочно плавать по кабине. Бросив взгляд в потолочное окно, я заметил, что сборщики незаметно подошли ближе. Пока я размышлял, чего же им надо, из громкоговорителя вдруг раздался новый голос:
— Они не слышат тебя, Винсент.
Судьбоносным поводом для развития космического туризма была катастрофа «Канко-Мару» в 2018 году.
Транспортные полёты с большим экипажем ещё одиннадцать лет назад можно было сравнить с метафорическим броском монеты. На решке такой монеты красовалась эмблема «Космического приключения», орёл же, напротив, был украшен наследником «Спутника». Какой же рисунок располагался на её ребре, никто не мог сказать, и ни одно из участвующих предприятий не хотело всерьёз докапываться до этого. Все надеялись, что у монеты вообще нет ребра. Что она — как бы линза со сходящими на нет краями, которая в любом случае упадёт той или другой стороной. Вероятность того, что подброшенная монета упадёт на ребро, составляет примерно 1:1012.
