— Стена и стена, а за ней что? Может за ней уже и ни леса, ни болота?
Мысль была правильной. Он даже удивился, как это не пришло ему в голову раньше.
Ничуть не сомневаясь в том, что лес за Стеною все-таки есть он начал искать глазами дерево повыше, чтоб поднявшись на него определить: есть ли конец у этой Стены.
Немного спустя путники вышли на поляну, сплошь устланную синеватыми зарослями «усни травы». На другом краю поляны в небо возносились храмовые деревья.
— Отдохнем? — спросил Шумон.
— И подкрепимся! — брат Така бросил на землю порядком раздувшийся мешок. Карха воздвигнув стену и повалив деревья, позаботился в неизреченной милости своей об их пропитании.
— Хорошо. Только сначала… — Шумон кивнул в сторону деревьев. Монах все понял без слов.
Скинув рясу, Младший Брат полез на серый, залепленный лишайником ствол, возвышающийся над окрестностями. Шумон с травинкой во рту наблюдал за ним. Монах, с проворством голодного жука, быстро лез по стволу вверх, туда, где в небо поднимались самые сочные листья. Оттуда сыпались ветки, сухой мусор.
— Ты что там, гнездо вьешь? — нетерпеливо крикнул Шумон. — Рассказывай, что видишь.
— Болото на месте. Пахнет, — откликнулся монах. — Драконы!.
В том, что болото осталось на прежнем на месте Шумон не сомневался. Другое интересовало его сейчас.
— Посмотри на Стену. Есть ли где-нибудь проход?
Монах молчал долго. Снизу было видно как он вертит головой, пытаясь что-то разглядеть.
— Нет, — наконец донеслось сверху. — Прохода не вижу.
— Та-а-ак, — выдохнул безбожник. У него оставалась надежда на слабость зрения монаха.
— Эй, брат, — окликнул он его и подняв два пальца спросил.
— Сколько пальцев?
— Два, — донеслось сверху.
Шумон в расстройстве сел на землю. Зрение у монаха было как у птицы. Вскоре к нему присоединился и Младший Брат. Он тяжело дышал, горела оцарапанная щека, а порты были измазаны свежей зеленью.
— По-моему стена вокруг всего болота.
— А со стороны альригийцев?
— И там тоже.
— Что делать будем? — спросил Шумон.
— Дальше пойдем, — беззаботно, словно это было само собой разумеющимся, сказал монах. — Тень Кархи над нами. Я верю в это.
Он плеснул из фляги воды в ладонь и ополоснул лицо.
— Там впереди трех поприщах что-то вроде большой поляны и развалины какие-то. Посмотреть бы надо.
Шумон согласился. Пока у него не было своих идей, он мог довольствоваться идеями Младшего Брата.
Подкрепившись, они продолжили свой путь вдоль стены. Деревья становились все ниже и вскоре над зеленой полосой листьев они увидели голубую полоску неба. Стволы уже не загораживали панораму и позволяли путникам видеть вперед шагов на двести. Увиденное ошеломило Шумона.
— Город? — удивленно сказал он. — В этой глуши?
Дурбанский лес. Развалины «Города Справедливости».
Путники миновали разрушенную стену.
Лес уже крепко вцепился в отобранный у него когда-то людьми клочок земли, однако остовы домов и остатки мощеных камнем улиц сопротивлялись его нашествию.
То, что когда-то было дорогой, вывело их на широкую поляну, поросшую подлеском, когда-то, видимо, бывшей центральной площадью.
Шумон остановился, огляделся.
Не ясно было, кто кому помогал в разрушении города — то ли время людям, то ли наоборот, но одно ему было совершенно ясно: оба этих разрушающих начала соединились здесь, чтоб уничтожить город. Монах смотрел по сторонам хмуро, словно любопытство сыграло с ним скверную шутку, заведя его в это место. Осмотрев ближайшие развалины, он мрачно сообщил:
— Плохое место. Проклятое.
Не оборачиваясь — развалины были куда интереснее монаха — Шумон спросил:
— Ты знаешь что это?
— Похоже, что да, — кивнул монах. — Город Справедливости. Гнездо ереси Просветленного Арги. Воистину гнездо Дьявола!
Это была новость! О городе ходили разные слухи, то толком никому ничего известно не было.
— Да ну?
— Засеку помнишь? И засека и город так же их рук дело.
В словах брата Таки Шумон не уловил осуждения. Давно сгинувшие люди вложили во все это свои силы и ум, и не смотря на то, что титанический, хотя и оказавшийся бесполезным труд, пошел прахом, он все равно внушал уважение.
Разобравшись с городищем, экс-библиотекарь повернулся к Стене. В этом месте она теряла свою идеальную прямизну и обходила развалины по широкой дуге, словно понимая, что пройди она иначе, люди, когда-то жившие в этих домах, могут обидеться. Шумон смотрел на изгиб как зачарованный. Он говорит ему о многом. Стена не появилась сама собой. Стену поставил кто-то, кто мог отличить развалины человеческого жилья от простой груды бревен.
Заходящее солнце скатывалось за Стену, погружая людей и развалины в темноту. Еще несколько мгновений оно заливало лиловым светом, прошившим Стену насквозь, а потом увязло в болоте. Пользуясь последними мгновеньями дня, путники собрали кучу хвороста, и затащили её в полуразрушенное каменное здание, поднятое над площадью на ступенчатом постаменте.
К предложению Шумона заночевать в развалинах монах отнесся очень неодобрительно, однако безбожник просто не стал слушать возражений монаха. На все его просьбы уйти из города он отвечал успокаивающим похлопыванием по плечу, и монаху пришлось смириться.
Пока Шумон возился с костром, тот с особым тщанием несколько раз оплясал место ночлега, совершив вечернюю и охранительную пляски.
Когда он закончил, Шумон, готовивший вечернюю трапезу спросил:
— Ты что-то словно не в себе? Случилось что?
— Плохое место, — угрюмо в который уж раз, повторил монах. — Очень плохое. Дьявольским следом помечено! Зря мы здесь.
Не принимавший всерьез настроение монаха Шумон усадил его около костра.
— «Рука его над нами», — напомнил Шумон. — Чего же ты боишься?
Он засмеялся.
— Приведений?
— А хотя бы и их, — прищурив глаза ответил монах. Посмотрев на младшего Брата, Шумон понял, что его спутника беспокоит нечто более реальное, нежели призраки. Он посерьёзнел.
— Так чего же ты боишься?
— Людей.
Шумон невольно оглянулся.
— Людей, людей, — подтвердил монах. — Живых приверженцев Просветленного.
— Здесь?
— Именно здесь. Где же им быть как не тут? «Муха ведь всегда там, где смердит».
— Ты выражаешься как поэт.
— Это не я. Это Брат Фега «Свет и Сияние».
— Какие мухи? Тут ни мух, ни душ, ни тел, — удивился безбожник. — Ты же сам видишь — развалины пусты.
Брат Така с сожалением посмотрел на товарища.
