- Так ведь и подумать надо. Вспомни, Фада рассчитывала на человека башковитого. Для того, чтобы ангел начал действовать, ты что-то с ним сделал?
- Просверлил отверстие - и только.
- Не только. Перед тем, как тебе удалось дыру проделать, человечество должно было овладеть твердосплавом. Над этим перед тобой сотни, а то и тысячи людей мозгами ворочали, ты только готовенькое сверло использовал. И этого оказалось уже достаточно, чтобы прибор стал действовать.
- Все верно, я и не хвалюсь.
- И не хвались! Это была первая ступень ожидаемого развития. А для дальнейшего ты должен Применить еще что-то, более высокое из того, что человечество достигло. Значит, остаются только две мишени - ты да ангел. Вот на которого-то, а то и на обоих сразу и надо воздействовать.
- Ты говоришь так, будто знаешь, что нужно. Так научи меня!
- Хватит и того, что сказал, остальное мне неведомо самому.
Отец покачался на задних ножках стула, встал, прошелся вдоль компьютера, постучал костяшками пальцев по панели. Произнес задумчиво:
- "Шехерезадой" назвал, огоньками любуешься... Нет, далеко еще кулику до Петрова дня.
- Не одобряешь?
- Нет, почему же? Играй, да не больно канителься. Слышь! Возле ангела тикает какая-то штуковина, ведет свой счет...
И действительно, пространство внутри помещения содрогнулось, расплылось и вновь утвердилось в том же виде, но, кроме самого Олега Петровича, в нем не стало никого. Обычно горели лампы, стояли на нуле стрелки приборов, слабо доносился неразборчивый гул работавшего неподалеку цеха. И хотя Олег Петрович уже знал, что призрак не оставил после себя ничего вещественного, он все же покосился на то место, где была растоптана цигарка. Но пол был чист, на паркете не осталось никакого, следа, а в воздухе - табачного дыма...
Весь следующий день Олег Петрович был задумчив, рассеян, несколько раз ответил невпопад и только путал конструкторов, подходя к ним, как обычно. Тогда он ушел в кабинет и стал набрасывать на листках бумаги разные электро- и радиосхемы, обязательной частью которых был знак, напоминающий восьмерку с ушами и обозначающий ангела.
"Ну как на нее воздействовать?" - размышлял он, имея в виду Фаду.
Примитивные средства воздействия вряд ли могли представлять в глазах пришельцев свидетельство новой ступени развития.
Вновь и вновь припоминал Олег Петрович ночной разговор, стараясь нащупать наводящую нить, но все время сбивался на мысль о том, что, по сути дела, не с отцом он беседовал, а с самим собой.
И все-таки нащупал он эту нить.
Олег Петрович начал чертить схемы разных контуров, требующих переустройства ЭВМ, пока не порвал их все.
"Опять-таки нет, - решил он, - все должно быть гораздо проще. Фада могла опираться только на нечто элементарное. Решив так, Олег Петрович успокоился, совсем в другом настроении закончил служебный день, сходил домой пообедать и отдохнуть, а вечером снова пришел в свой отдел, протянул провод от общей шины энцефалографа к ангелу, подсоединил его обычным зажимом "крокодилом" к крылу ангела, а другое крыло таким же зажимом соединил с проводком от батареи отопления через конденсатор. Для пущей надежности он изолировал ангела от столика текстолитовой плитой.
К этому времени Луна уже начала заглядывать в окно. Олег Петрович, не торопясь, прибрал инструменты, достал и приготовил каску.
Увидев, что лунный свет за это время заметно сдвинулся и уже подкрадывается к статуэтке, он настроил механизм экрана на полчаса, все так же не спеша устроился в кресле, надел каску и нажал кнопку "пуск".
Вспыхнули и знакомо замельтешили перед глазами разноцветные зайчики "калейдоскопа". Они метались в некой связи с мыслями Олега Петровича, и он знал, что в такой же зависимости циркулируют сейчас микротоки через металл ангела, которого уже коснулся лунный луч, невидимый ему в свете включенных в помещении ламп.
И вот пространство дрогнуло, перекосилось, задрожало и начало было расплываться, но вновь определилось, казалось бы, в прежнем устойчивом виде.
"Как и вчера", - подумал Олег Петрович и приготовился к появлению какого-нибудь посетителя. Однако никто не шел и только тут он заметил, что обстановка в чем-то уже не та, которая только что была, пляшущие язычки бледнели и меркли все более, а через помещение протянулись, словно тоненькие тросы, три прозрачных линии, сразу напомнившие ему что-то очень знакомое. Чтобы лучше различить их, он выключил общий свет, оставив только настольную лампу под глубоким абажуром и воскликнул:
- Да ведь это же прямоугольные оси координат! Ну конечно, вон и обозначения даны... - Он схватил листок бумаги, нанес на нем оси и только тут распознал, что цифры у осей не арабские и не римские, да и буквы обозначений совсем ему не знакомы.
"Что ж, - согласился он, - так оно и быть должно, не могла же Фада пользоваться нашими символами, она их не знала".
Не смущаясь, он перерисовал знаки и заметил, что по оси абсцисс они представляют линейную шкалу, а по другим осям неравномерны и напоминают шкалу логарифмическую.
Зайчики "калейдоскопа" к этому времени совсем померкли, а над горизонтальной осью начало формироваться некое изображение, в котором Олег Петрович радостно узнал со школьных лет знакомые "Пифагоровы штаны" с записью теми же "чужими" знаками. "Ну что за умница эта Фада! - восхитился он. - Разве можно было выбрать образ еще более понятный всем мыслящим! Теперь по этой формуле я и символы смогу перевести на свой язык".
Правда, символов тут было только три - знаки сложения, равенства и степени, но рядом проступила формула той же зависимости, только в виде разности, так что он узнал еще один символ на языке Фады.
Продержавшись недолго, чертеж теоремы Пифагора померк, а на его месте появилось условное изображение конденсатора. Такое совпадение несколько удивило Олега Петровича, но, подумав, согласился: этот символ настолько нагляден, что иного и не могли выбрать разумные существа. Рядом, как и в предыдущем случае, висела в воздухе формула в двух видах, которая на математическом языке могла означать только соотношение между емкостью, количеством электричества и его потенциалом. Так, сменяя друг друга, перед ним повисали и исчезали еще несколько чертежей с физическими, математическими и химическими формулами. Олег Петрович старательно срисовывал их, беспокоясь только о том, чтобы не исчезли они с бумаги, как растоптанная отцом накануне цигарка. Появлялись эллипс, парабола, круг и, разумеется, синусоида, проступили тела с их объемами и поверхностями.
А потом вместо простеньких чертежиков перед Олегом Петровичем возникла сложная схема устройства.
