Андрей сделал паузу, помолчал, глубоко затягиваясь и медленно выпуская дым в приоткрытую форточку.
– Так случайна ли эта сдержанность? Из-за настоящей опасности «перебора» они вели себя, как энтомологи в заповеднике? А может, просто правила игры соблюдали? Мы до сих пор дёргаемся, «проклятые вопросы» себе и мирозданию задаём (сейчас, кстати – тоже), верим, что люди вокруг и мы сами – субъекты чего-то, по малообразованности называемого «историческим процессом». И поверить, что конь в шахматах буквой «Г» не ради какого-то высшего смысла ходит, а просто так – не можем… Воспалённый уровень самоуважения не позволяет!
Новиков неожиданно для себя потерял недавнюю рассудительность и сократическую философичность. Начал горячиться, как в молодости во время популярных тогда институтских и даже общегородских диспутов на животрепещущие темы вроде «Кто нам сегодня нужнее, физики или лирики?» или «Кого мы не возьмём с собой в коммунизм?». Политизацию таких диспутов власть старалась не допускать, но получалось у неё это плохо. Потому в процессе медленного «похолодания оттепели» прикрыли и эту «лавочку». Как раз в раннебрежневские годы. Впрочем, после шестьдесят восьмого года этот процесс стал общемировым[102].
– Мы тоже бессмысленных жертв не хотим, – докурив, слегка сбавил он тон, – ни с чьей стороны. И на этом свою тактику и стратегию строим. Однако впервые придётся согласиться с реальной гибелью многих людей с Главной исторической… До этого – ну, не всерьёз как-то всё происходило. Давно забытая Гражданская война, семьдесят лет назад завершившаяся Отечественная… Про англо-буров и говорить не стоит. Все уже давно случилось, в книжках описано, погиб от наших забав кто-то в тех иных реалиях или нет – никакой разницы. По-любому к моменту наших упражнений все персонажи давно лежали в своих могилах. Ту историю переигрывать – что пьесы Шекспира к своим вкусам адаптировать. И автору, и его текстам сугубо до фонаря. Не керосинового даже – масляного. А сейчас… Не на муляже, на живом человеке тренироваться ампутации делать. Мы понимаем, конечно, что вред, предотвращённый многократно, превышает вред, нанесённый в процессе этого самого предотвращения… Однако предотвращено что-то там или нет – это абстракция, а делаемое здесь и сейчас – сугубая и зримая реальность. Ногу уже отпилили, а гангрена, оказывается, в умозрительном плане – не предполагалась!
– Всё то же: «Цель оправдывает средства», – академическим тоном, безоценочно произнёс Удолин. – Насколько я понимаю, вас волнует правомерность применения этого принципа?
– Скорее – нет, – ответил Шульгин. – Оправдывает – не оправдывает, из той же обоймы хохмочка, что и «С какого числа зёрен начинается куча?». Вопрос в другом – само такое «потрясение основ» в виде привнесения в мир новых сущностей чего-то вроде схода лавины не инициирует?
– Вас только это беспокоит?
– Только. Всё остальное сделано до нас и без нас. Если угодно – сейчас ситуация типа августа девятьсот четырнадцатого. Первая мировая – это было очень плохо. Но если бы кто-то тогда взял и смешал уже розданные карты? Как, «прекрасный старый мир» продлился бы на многие десятилетия или человечество в шестнадцатом или восемнадцатом пришло бы к чему-то ещё более ужасному? Например, сразу начало бы войну тысячами тонн иприта и люизита, выливаемыми с дирижаблей на Париж, Берлин и Лондон?
Удолин долго молчал, глядя в потемневшее окно. На Тверской уже включилось уличное освещение и засияли бесчисленные рекламные конструкции. Жестом совершенно автоматическим некромант взял со стола фужер, плеснул в него коньяка до половины, выцедил, как воду, погружаясь в транс. Новиков с Шульгиным тихо встали, отошли к окну, чтобы случайным посторонним звуком не помешать процессу.
Получивший от Новикова приличную мзду, официант деликатно рассаживал постепенно прибывающих гостей подальше от эркера. Но честно предупредил, что, как только свободных мест в зале не останется, лафа закончится.
– Вы же мне за восемь посадочных мест выручку не компенсируете? И мэтру тоже.
– Нормально, не переживай, через часик уйдём. Тогда таблички и снимешь. Кстати – заговоров мы тут не плетём, можешь в МГБ не стучать. Режиссёры мы, нам просто в тишине сценарий нового фильма обсудить надо…
– И к чему это? – спросил почти шёпотом Шульгин, опершись ладонью о подоконник. Хотя только что чётко подыгрывал Андрею, безукоризненно подавая нужные реплики. Как по написанному. – Так страшно стало, что благословение потребовалось получить? Не замечал за тобой такого…
– Страшно – не страшно, а сомнения присутствуют. Наполеон тоже, говорят, перед тем как вторгаться в Россию, всю ночь не спал, вокруг палатки бегал. И Цезарь, помнишь, жребий бросал на берегу Рубикона. Всё ж таки действительно, обратной дороги не будет.
– А когда у нас она была? Как ты решил помочь Ирине из шестьдесят шестого Берестина вытаскивать, так и амбец… Или – ещё раньше. Когда согласился с дважды бросившей тебя женщиной по третьему разу отношения возобновить…
– Вот про это – давай не надо. Касательно же «спасения» Берестина… Тогда ощущение было, что не всерьёз всё это. Кино снимаем, в исторические реконструкции играем. А сейчас – по-настоящему. Я ж не просто так болтал, я чувствую… Главная историческая всё-таки. Это как спинной мозг оборвать. Руки-ноги сразу отнимутся. Если наоборот – неприятно, но не фатально. Здесь вместо рук и ног – параллельные реальности… А какой экзитус – ты лучше меня знаешь.
– Опять тебя в рефлексии понесло. В отпуск надо…
– Какой уже раз собираемся? Да не выходит никак, только запутывается всё, – с едва заметным напряжением ответил Новиков. – А деда я пригласил, чтобы он со своей точки в Гиперсеть заглянул. Не с твоей, не с моей. Он ведь, в отличие от нас, предрассудков не имеет, наших планов не знает. И все параллели для него равноценны. Что увидит, то и скажет. Не в первый раз…
– Сказал бы мне, я б на «Книге перемен» погадал. Толку столько же…
– Конфуций не в теме. Геополитика при нём другая была…
– А ему без разницы: США и Россия или гунны и царство Мин…
– Эй, товарищи, – раздался голос Удолина. – Я вернулся. И вы возвращайтесь.
Возвращаться было недалеко, три шага всего лишь.
– Сразу хочу вас успокоить. Никаких новых потрясений от вашего вмешательства в этот реал не предвидится. И историческая линия по всем признакам та самая, что и раньше.
– Та, значит, та, – с долей сомнения в голосе согласился Шульгин. Ему, как говорится, по большому счёту результат очередной авантюры был не то чтобы безразличен, но – нервов не щекотал. По-настоящему увлекательна была самая первая, двадцатого года. Там действительно азарт присутствовал, даже зашкаливал моментами. Молодые совсем были, энтузиазмом переполненные, затея переписать историю казалась до чрезвычайности заманчивой. Душевных сил было немерено, исторический оптимизм наличествовал.
