Кэш провел по лицу рукой и обнаружил, что оно все в крови. Быстро вытерев ее рукавом, он дернул уже знакомую ему веревку, и турбины заработали с легком цокотом, так, будто ничего не произошло.
– Отлично! – воскликнул Пятьсот Четырнадцатый. Он забил по решетке крыльями и даже стал нервно напевать: – Мы воль-ные пти-цы, пора, брат, пора… Туда, где за морем… Теперь плавненько, джойстик назад, до первого щелчка…
– Откуда ты все знаешь? – удивился Джим, тем не менее в точности выполняя рекомендации Пятьсот Четырнадцатого.
– Боевой опыт, дружище.
Повинуясь управлению, танк дернулся, словно ему приснился кошмар, затем провернул одну гусеницу и, качнувшись, с грохотом встал на обе.
– Давай по газам! По газам! – начал кричать цикламон.
Однако Джим для начала посмотрел в окуляр, где увидел только пыль и искрящиеся куски разорванных корпусов.
– Радио не работает? – спросил он.
– Отрубилось твое радио, вместе с проводами. Уходим, командир, прошу тебя как боевого друга!
– Соедини меня с Лу, тогда поедем.
– Я тебе не верю, – четко произнес цикламон, и в его голосе послышалось упрямство. – Хочешь сдохнуть – на здоровье, но меня-то, существо несчастное, зачем губить?
– Ты же офицер, Пятьсот Четырнадцатый. Ты должен выполнить свой долг.
– Да плевал я на вашу присягу! Ничего не буду передавать. Ничего! Умру молча.
Снаружи раздался треск нового разряда. Джим представил, как, словно клопы, в дыму пятятся ослепленные машины, а Железный Герман ходит, низко нагибаясь, а затем разносит бедняг в мелкие искры.
– Хорошо, ты сам выбрал. Умрешь молча.
С этими словами Джим достал с полки пистолет и, демонстративно громко взведя курок, приставил оружие к маленькой птичьей голове.
– Связывай меня с адмиралом Эрвилем, или снесу башку! – с мрачной решительностью произнес он.
– Там патронов нету, – нагло заявила птица.
– Может, и нету, – спокойно согласился Джим. – Но сейчас мы это проверим.
Его палец твердо лег на курок, и цикламон громко взвыл:
– Ладно-ладно, твоя взяла! Только и видел в жизни, что насилие над личностью и сухой военный устав. А я, может, тоже жить хочу полной жизнью, а мне вон уже две кампании майора не дают, хотя я и в танке горел, а ты… Эх, да что говорить! Хоть бы раз клетку вычистили, сатрапы!
– Все будет, но сейчас соедини меня с Эрвилем.
Цикламон вздохнул, прикрыл глаза и через секунду был готов к использованию. Джим это понял по отмашке крыла, которым Пятьсот Четырнадцатый просигнализировал о контакте.
– Лу, твоя машина на ходу? Ты не ранен? – задал вопрос Джим, чувствуя некоторую неловкость от такого способа связи.
– Все нормально, Джимми! Я тут забился в большую воронку и ничего не могу разглядеть! Эта штука ходит где-то совсем рядом! Слушай, у меня в кабине туба валяется заряженная. Может, попробовать выбраться и пальнуть в него?
– У тебя есть туба с огненной начинкой?! – обрадовался Джим.
Он еще не знал, как и что следует сделать, однако в голове сам собой стал складываться план.
– Да, Джимми, и я разобрался, как ею пользоваться! Ну так что, я выбираюсь?
– Нет, сиди в своей воронке и жди дальнейших указаний…
Поняв, что адмирал закончил связь, Пятьсот Четырнадцатый приоткрыл глаза и вопросительно на него посмотрел.
– Слушай, – восхитился Кэш, – ты же полностью сымитировал его голос и интонацию… Феноменально!
– Это моя работа, сэр, – скромно заметил цикламон, но было видно, что похвала ему приятна.
– Молодец! Теперь давай на общей волне – приказ для всех!
Цикламон моментально настроился, и Джим начал передачу.
– Внимание! Общий приказ! Всем отступать назад. Я понимаю, что выполнение подобного приказа вы считаете невозможным, но это не бегство – это военная хитрость! Мы победим врага, да здравствует император!
Цикламон в точности повторил сообщение, а после последней фразы от себя надудел полкуплета из «Славен будь наш государь…».
В это время где-то рядом снова раздался треск разряда, и тяжелые шаги Железного Германа заставили содрогнуться землю.
Припудренные песком и копотью, подраненные машины, словно измученные жуки, выползали из пыльной завесы, а Железный Герман следовал за ними и, торжествуя, продолжал уничтожать отступавшего врага. Императорские танки гибли, осыпая землю искрящимися кусками металла, однако они делали свое дело и отвлекали внимание чудовищного монстра.
Между тем по флангам, с обеих сторон от военного феномена, крались танки адмиралов Джима и Эрвиля.
Кэш вел свою машину практически вслепую, переговариваясь с Лу через присмиревшего цикламена. Он видел только неясный силуэт Германа и приноравливался к его маневрам.
В какой-то момент, когда подул ветер и развеял пыль, Железный Герман остановился и стал поворачиваться в сторону машины Лу, что вовсе не входило в согласованный и коварный план адмиралов. Джиму ничего не оставалось, как срочно навести орудие на спину монстра и выстрелить.
Снаряд ударил в Германа, как в скалу, вышибив фиолетовые искры, однако железный человек даже не качнулся. Он лишь на мгновение замер и начал поворачиваться в другую сторону, желая узнать, что за наглец посмел в него выстрелить.
Увидев, как окаменело лицо адмирала Джима, цикламон забеспокоился.
– Эй, что происходит? Что происходит, адмирал?! – перешел на крик Пятьсот Четырнадцатый, чувствуя приближение опасности.
– Еще ничего не происходит, – зловеще прошептал Кэш, не отрываясь от окуляра. – Но произойдет вот-вот…
– Эй, не говори загадками! – потребовал цикламон.
Между тем Кэш уже видел бок Железного Германа, потом любовался им на четверть оборота, на восьмую, часть. Еще немного – и Джим увидел его глаза. Удивительно, что адмирал сумел рассмотреть их выражение на такой высоте, ведь монстр был ростом с высотный дом и весил в сто раз больше танка Джима. Эти глаза оказались вовсе не тупыми прицелами машины. Они – отражение душевной организацию универсального убийцы, и Джим поразился главному: это, не был боевой робот, это было самое настоящее живое существо.
В расплющенных чертах лица Германа промелькнуло что-то вроде усмешки, а затем его руки со сжатыми кулаками стали подниматься так угрожающе, словно это были пусковые баллистических ракет.
По напряженным, отливающим зеркальным блеском мышцам пробежали короткие фиолетовые разряды, которые собирались в более толстые жгуты и стекались на запястья. Джим видел, как готовится его смерть, но ничего поделать уже не мог. Он и не пытался, подавленный мрачной грандиозностью картины.
