Минуту спустя:
— А все-таки не может быть, чтобы ты не любил никогда. Тебе уже двадцать три года, ты взрослый совсем. Онегин в осьмнадцать лет изучал «науку страсти нежной». Ким, сознайся, ведь ты любишь Ладу? Нет? А можно я скажу Ладе, что ты не любишь ее?
Ким бледнеет, краснеет, с тоской поглядывает на дверь, не войдет ли дядя Тифей. Чувство у него такое, что он делает нечто неделикатное. Вошел в дом с тайными намерениями, о которых и вслух не скажешь: стыдно.
Решиться надо, спросить: да или нет?
Однажды и Тифей сам заводит странный разговор.
Говорит:
— Ким, я привык к тебе, человек ты для меня приятный, хочу с тобой посоветоваться. Меня беспокоит старшенькая. О необыкновенном мечтает, о принце необыкновенном, что ли? Крепко сидит эта мечта в женщине даже в нашу эпоху. А простого человека ей не надо, верной любви не оценит. И если замуж выйдет за простого, все равно сердце ему надорвет. Мать ее такая же была… металась все, сердца надрывала. Боюсь я за Ладу и за друзей ее боюсь.
Каждое слово запомнил Ким и летел домой, все повторял. Ясно: не для Лады это говорилось — для него.
Он простой человек, ему сердце надорвут, он друг Лады, за которого боится старик Тифей.
Да, конечно, он простой и обыкновенный, и ничего он не может дать Ладе, надеяться не на что.
Но вопрос в том, чье это мнение — дочери или отца?
Может быть, это старик ищет для дочери принца, а Киму предлагает устраниться? Не его это дело, Лада должна сама выбрать.
И Ким принял решение: он напрашиваться не будет. Перестанет навещать Грицевичей. И увидит: заметит ли Лада его отсутствие?
Целые сутки он выдерживал характер, и две ночи не спал, все думал о Ладе. А на второе утро только забылся — в руке покалывает: кто-то упорно пробивается на браслет. Включил экранчик — свежее улыбающееся лицо Лады.
— Доброе утро, соня! Куда ты исчез, почему вчера не появлялся? Я тебе такой сюрприз приготовила, такой сюрприз! Залетай за мной, я хочу до работы рассказать…
Ким свечкой взлетает вверх, мчится над крышами, наискось, через кварталы, вкрест магистралей. Для влюбленных не существует правил воздушного движения.
Приготовила сюрприз! Помнит! Думает! Заметила отсутствие!
А дядя Тифей — скучный старорежимный старик. Наговаривает на Ладу. Сам ищет для дочери сказочного принца.
Глава 16. Невидимый кабель
Кадры из памяти Кима.
Аэродромы, аэродромы, аэродромы!
Глайсеры треугольные, квадратные, ромбовидные. Продолговатые, рыбообразные стратолайнеры. Баллисты, похожие на древние снаряды, двойные, тройные и четверные с утолщениями и шейками.
— На посадку, пожалуйста.
Дорожные сумки, портфели, рюкзаки, чемоданы, рулоны, инструменты. А у Кима в руках клетка, и в ней симпатичные мышки. Встревоженные шумом, суетой, тряской, они бегают по клетке, приподнявшись, крутят носом, вращают глазами-бусинками, красными или черными.
— Как ты думаешь, Смерть Мышам, чуют они свою судьбу?
— А ты знаешь свою, Альбани!
— Внимание, наш самолет отправляется рейсом на…
Вот в чем заключался сюрприз: Лада побывала у Гхора.
Она прочла объявление, что при Институте ратомики, как и при всех институтах, в том «году переучивания» организуются группы добровольных помощников ратонауки.
Оказывается, Лада даже искала такое объявление, ждала, когда же Институт ратомики включится во всемирное движение по предоставлению новых профессий.
И все-таки чуть не опоздала. Ратомика — новейшее и самое перспективное дело — привлекала всех; группы были заполнены до отказа за два дня. Но Лада была не из тех, кто останавливается перед закрытой дверью. Лада пошла к самому Гхору, добилась, чтобы ее (и Кима заодно) зачислили в актив.
— Подумай, он сам сказал мне: «Я помню вас по Дар-Маару». Еще удивился, что такая молоденькая заслужила «Большое спасибо». Такой человек и запомнил меня! Какую-то девчонку заметил!
— Что ж такого? Он получил «Спасибо», и ты «Спасибо».
— Как ты не понимаешь, тут огромная разница: всемирный изобретатель и безрассудная девчонка.
Ким даже был встревожен несколько. Обычно Лада относилась к людям сдержанно-насмешливо, и вдруг такие преувеличенные похвалы. Впрочем, ему нечего опасаться. Ведь Лада и его записала в актив. А городок ратомики недалеко от Москвы, на берегу Оки. Летать будут вместе.
Стояла осень, сухая и теплая, с бледно-прозрачным небом. Проплывали под ногами разноцветные рощи, подобранные словно букеты цветов: березняк — лимонно-желтый, дубравы — медно-бронзового оттенка, ельники — темно-зеленые с синевой, сосны — оливковые, осины — кровавые, клены — багровые. Краски, смягченные воздушной дымкой, казались чуть грустноватыми. Над жилыми кварталами мошкарой вились ранцы и глайсеры всех размеров. Ким старался лететь рядом с Ладой, чтобы видеть на фоне неба ее тонкий профиль, а девушка шаловливо пробовала ускользнуть, взвиться вверх или перейти на бреющий полет. Словно дети, они играли в прятки за облаками, носились по лесным просекам, задевая ногами кусты, вились в веселом хороводе. Ким напряженно угадывал капризные Ладины развороты. Казалось, что очень важно не отстать. Даже загадывал: если догоню, будем всю жизнь вместе.
Потом они работали в лаборатории, в точности похожей на студенческую: с пробирками, штативами, микроскопами, циферблатами. Делали, как в студенческие времена, анализы, сличали вещества, полученные естественным путем и ратомически — копии, переданные по радио, по кабелю, толстому, тонкому, через слой газа, через слой воды. Лаборатория искала указатель неисправности дубликации. Особенно чувствительными оказались белки, в том числе яды — столбнячный, дифтерийный. При малейшей неточности в копии они теряли свои ядовитые свойства.
И молодые медики в лаборатории занимались этой токсиновой проверкой: получали запаянные ампулы дублированного яда, заражали мышей и заносили погибших в ведомость. Занятие однообразное, для умелых рук скучноватое. Многие активисты ворчали: «Когда же настоящее дело?»
Дыхание великого дела ощущалось лишь в те дни, когда беседы с активом проводил Гхор.
— Мы шагаем по бесконечной лестнице, — твердил он. — Открытие порождает открытие, решенная задача выдвигает две новых. Давно ли ратомика казалась волшебством, а сейчас люди обижаются, если им приходится булки печь в пекарне, ходить за ними в булочную. Но ратоснабжение идет по кабелю, а кабель нельзя протянуть ко всем плавающим и путешествующим. Без ратомики, за бортом ратомики остались поезда, суда, глайсеры и баллисты, плавающие острова, полярные пустыни, океанское дно. Луна, планеты. Путешественникам нужна ратозапись, какие-то пластинки с образцами вещей: «куриный бульон», «бутерброд с икрой». Другое решение — передача радиоволнами: на Земле мы пробуем радио. Третье решение есть: невидимый кабель. Это нечто особенное, сравнить не с чем. Мы идем тремя путями, атакуем тремя колоннами. Еще не знаем, где прорвемся, где выгодно будет развивать успех.
