– То есть?
– Моя трость и твой малыш «мийако» пользуются патронами одного калибра. Поэтому, значит, все выстрелы сделаны из «мийако», и не тобой, а мной! А ты, моя сладкая, невинная женушка, никогда и не помышляла о том, чтобы стрелять в чужих дядечек. Это тебя устроит?
Гвен так долго не отвечала, что подумалось, а вдруг я ее оскорбил?
– Ричард, а что если ни один из нас ни в кого не стрелял?
– Как, как? Это становится интересным! А ну-ка выкладывай!
– Я же легкомысленно почти забыла о том, что у меня есть пистолет, так же как и ты не думал о неожиданных талантах трости. Но ведь в некоторых местах чрезвычайно плохо воспринимают провоз незарегистрированного оружия. А пистолет между тем нередко спасал мне жизнь, и я вовсе не отказываюсь от мысли владеть им и впредь… И о нем так же, как и о твоей палке, никто не должен знать. Мы тогда все вместе бросились на пол, и меня никто не видел из-за твоей широкой спины, она же непрозрачна! Выходит, никто и не видел, что я стреляю!
– Н-да. Может быть. Но как же быть с трупами, которые валяются вокруг с пулями калибров в шесть с половиной миллиметров?
– Они убиты теми мясниками из «большого колеса»!
– Но они же стреляли лучами, не пулями!
– Ричард, Ричард! А почему бы им в придачу к лазерам не иметь еще и обычного оружия? Я уверена, что стреляли именно они!
– Снова «н-да»! Моя любимая, ты хитра, как искусный дипломат!
– Да нет, я не «как», я просто дипломат! Ну-ка, намыль меня посильнее, пожалуйста! Ричард, давай-ка обойдемся без «добровольных признаний»! Мы – всего лишь пассажиры, невинные свидетели, притом довольно-таки глуповатые. А как там подохли те «аграрии-реформаторы», нас не касается. Мой папочка советовал мне всегда держать карты сложенными у груди и никогда ни в чем не признаваться. Вот и наступило для этого время!
– И мой дядюшка говорил мне… то же самое! Гвен, почему ты не женилась на мне раньше?
– У меня не было раньше возможности обработать тебя, милый! Или наоборот… Ты готов принять душ?
Обтирая ее полотенцем, я вспомнил, что она уклонилась от ответа на один мой вопрос.
– Женушка-картинка, где ты научилась водить вездеход?
– Где? В Море Ясности!
– Как так?
– Да я просто наблюдала, как это делали Гретхен и тетушка. Сегодня я в первый раз сидела за рулем такой машины.
– Ничего себе! А почему ты этого не сказала?
– Любимый, если бы ты это знал, то начал бы беспокоиться. И понапрасну. Со всеми своими прежними мужьями я держалась правила: не говорить ничего такого, что бы могло озадачить или взволновать мужа. Если только этого можно было избежать.
Она одарила меня ангельской улыбкой.
– Поверь, так лучше. Мужчины всегда паникуют, а женщины – нет!
* * *
Меня разбудил громкий стук.
– Откройте дверь!
Я не мог сообразить, что ответить, поэтому промолчал. Широко зевнув, я решил, что еще сплю, и повернулся на правый бок. И тут меня словно пронзило: Гвен не было рядом!
Я вскочил так быстро, что у меня закружилась голова. Стук продолжался.
Не пейте шампанского в постели перед сном! Мне пришлось выдуть полбутылки выдохшегося пойла, прежде чем я стал способен что-нибудь сообразить. Теперь в дверь уже колотили.
В верхнюю часть моего протеза была воткнута записка от любимой женщины. Хитрая девчонка! Это вернее, чем воткнуть ее в мою зубную щетку!
Я прочитал:
«Мой несравненный! Меня одолела жалость, поэтому не стала тебя будить. Но мне надо кое о чем позаботиться, посему я ухожу. Сперва навещу „Старину Монтгомери“, передам скафандры и уплачу за их прокат. Там же куплю носочки и трусики для тебя и панталончики для себя. Сделаю еще несколько дел: оставлю у портье записку Биллу, чтобы он вернулся в номер и ждал. (Он появился после нас, и Ксия, как мы с ней и договорились, поместила его в одноместный.) После этого я навещу тетушку в госпитале имени Вайоминг Нотт и еще позвоню Екатерине.
Ты спишь, как бэби, и я рассчитываю вернуться до того, как ты проснешься. Если нет и если куда-нибудь смоешься, пожалуйста, оставь записку у портье. Люблю тебя, Гвендолин».
* * *
А в дверь все колотили. Я пристегнул протез и поглядел туда, где вчера озорница Гвен расположила в «романтических» позах наши скафандры. Их там не было. Натянув свою единственную одежду, я сбрызнул водой маленький клен, но это было излишне, так как Гвен о нем уже позаботилась.
– Откройте дверь! – донеслось снаружи.
– Пошел к черту, – вежливо рекомендовал я.
Стук сменился каким-то скрежещущим звуком. Я подошел к двери и стал сбоку. Она не была укрепленной или раздвижной – обычные подвешенные створки. Одна из них приотворилась, и мой непрошеный гость шагнул внутрь.
Я, перехватив, отшвырнул его. При одной шестой силы тяжести действия требуют осторожности: надо иметь за что зацепиться, иначе вы рискуете потерять равновесие. Но я удержался, а посетитель отлетел к дальней стенке и шлепнулся на кровать.
– Уберите свои грязные лапы с моей постели!
Он сполз и поднялся на ноги. Я напустился на него:
– А теперь объясните, зачем вы вломились в мою спальню, да поторопитесь, пока я не выдернул вам конечности и не отдубасил по башке!
Кто вы такой, чтобы будить гражданина, потребовавшего, чтобы его не беспокоили? Отвечайте!
Я уже разобрался, кто он такой – один из тех городских олухов, что напялили на себя униформу с нашивкой «коп»[33]. Его ответ, сочетавший негодование с самонадеянностью, вполне гармонировал со способом появления этого «копа» в моем номере.
– Почему вы не открыли, когда я приказал вам это сделать?
– Мне еще не хватало выполнять ваши приказы! Вы что, уплатили за эту квартиру?
– Нет, но…
– Вот вы и ответили. Убирайтесь сейчас же!
– Да выслушайте меня! Я офицер службы безопасности суверенного города Гонконг Лунный. Вам надлежит явиться к Председателю муниципального совета для дачи показаний, касающихся спокойствия и безопасности города…
– Ах, так мне «надлежит»? А ну-ка, покажите предписание!
– Предписание не требуется. Я в форме и при исполнении служебных обязанностей. Вы должны мне содействовать. Устав города, раздел два семнадцать, параграф восемьдесят два, страница сорок один.
– У вас что, есть полномочия взламывать двери частных спален? И не порите чушь относительно того, что «предписание не требуется»! Я подам на вас в суд и отниму все ваши сбережения до последней кроны, а в придачу и эту обезьянью форму!
Его челюсть затряслась, и он сумел всего лишь выдавить:
– Вы будете вести себя смирно, или мне вас потащить силком?
Я оскалил зубы:
– Тогда пострадают двое из троих. Одного я уже сделал. Марш отсюда! Тут я понял, что у нашей перебранки есть свидетели: – С добрым утром, Ксия! Вы знаете этого недоноска?
