- Что вы здесь делаете, Сомов?! - рычал Калуца в таких случаях, переходя на "вы". - Я сам бездарь, и удвоение количества не изменяет качества... Выключите хотя бы усилители!.. Что? Не знаете?.. А что вы вообще знаете?!
Постепенно Калуца отходил, менял тон с агрессивно-истерического на жалостно-иронический и принимался сетовать на судьбу, объясняя попутно в чем именно состоит бездарность его, Калуцы, по сравнению с лучшими умами человечества, которые еще сто или двести лет назад сказали буквально следующее...
К десятому дню Сомов уже в целом понимал, какую тайную цель преследует Калуца, и даже, в основном, изучил технологию обращения с аппаратурой.
- Этому агрегату цены нет, - похвастался однажды Калуца. - Я нашел Эдисона и он мне сделал абсолютно надежные комплекс. Вы можете стучать по нему кувалдой - он будет работать. Не верите - несите топор!
Сомов улыбался в ответ, но про себя. Он вообще заметил, что в периоды отдохновения и собеседований после экспериментов Калуца преображается в какого-то мальчишку хвастливого, безапеляционного, чудовищно самолюбивого и обидчивого. Он не терпел никаких возражений и любой посторонний тезис подвергал ядовитому комментированию с позиций полного или частичного отрицания. Порой это было совершенно нетерпимо, причем Асеев, изредка принимавший участие в постэкспериментальных разговениях и разговорах, получал в свой адрес моральные оплеухи за самый безобидный комментарий.
Но постепенно Кадуца приходил в себя, и оказывалось, что это совершенно нормальный и притом весьма здравомыслящий человек, артистичный, с изрядным чувством юмора и полновесной мерой критического отношения к собственной персоне. Его эрудиция была колоссальна. Сомов однажды затеял разговор о внутреннем строении спутников больших планет и был ошеломлен, когда услышал, что "вулканическая деятельность на Ио безусловно как-то связана с колоссальными запасами серы на планетоиде". Разумеется, о запасах серы Сомов знал, но спрашивается, откуда Калуца мог почерпнуть эти сведения, если специально не изучал планетологию?
Что касается психологии и вообще наук, изучающих человека, как существо разумное и социальное - здесь в познаниях Калуцы, судя по всему, белые пятна отсутствовали. Причем, он не просто излагал какие-либо сведения, концепции и теории с указанием слабых мест, но, одновременно, сопоставлял точки зрения различных исследователей чуть ли не со времен Аристотеля с пояснениями, почему тот или иной гений выбрал для себя именно такую позицию и какую позицию занимала его вторая супруга по отношению к первой.
- Слушай, откуда ты можешь знать, что Ницше в молодости был безнадежно влюблен в артистку оперетты? поинтересовался однажды Асеев. - Он и сам-то об этом, вероятно, не догадывался.
- Да нет, он-то, конечно, был в курсе. А я, знаешь ли, имею пристрастие к мемуарной литературе...
После очередного сеанса в креслах часа два-три посвящалось разговорам на околопсихологические темы, а потом Калуца просил всех удалиться, брал свой толстенный лабораторный журнал и принимался туда что-то записывать. Что именно, Сомов не знал. Асеев на вопрос об этом ответил с усмешкой: "Ричард, вероятно, описывает режимы и свои ощущения от этих режимов". "А вы сами испытываете какие-либо ощущения во время сеансов?" - поинтересовался Сомов. "Да, конечно. Но описывать их не берусь. Для сохранения навыков письма у меня есть бортовой журнал, но записи в него подлежат только события".
На восемнадцатые сутки Сомов впервые заменил в кресле Асеева.
Сеанс длился полтора часа и за это время он ничего особенного он не испытал, если не считать маленького потрясения.
Калуца то сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к самому себе, то что-то бормотал под нос, а потом вдруг принимался вертеть ручки приборов, подстраивая одному ему известные амплитуды, частоты и фазы... Чего? Да Бог его знает...
Сомов отвлекся и вспомнил, как однажды в детстве они с приятелем уперли откуда-то какой-то прибор с невероятным количеством ручек и кнопок. И включили его в сеть, но он не взорвался и не загорелся, а начал урчать и трещать. И они с приятелем испугались и убежали. А потом обоим влетело... Но ручки они успели покрутить вволю!
- Володя, а ведь ты мне мешаешь, - неожиданно сказал Калуца. - Я не могу никак подстроиться. Жаль конечно, что вам влетело, мне, например, в детстве тоже влетало, но теперь это не мешает заниматься делом. Думай о чем-нибудь серьезном. Стационарно думай, без этих всплесков эмоций. Воспоминания детства слишком ярки.
- Так ведь здорово влетело! - пробормотал ошеломленный Сомов.
- Все, не мешай! - буркнул Калуца.
Сомов замолчал и принялся старательно думать о том, как интересно будет работать на на спутниках Сатурна. На том же Титане, например...
Когда был дан отбой, Сомов почти уснул.
- Ну вот, это уже кое-что.., - сказал Калуца, потирая виски и сосредоточенно глядя прямо перед собой. - "Свой тайный смысл доверят нам предметы?.. И вот тогда без слов из темноты, из бедного невежества былого..." Неплохо! Зря я с Иваном возился столько времени. Как бревно - ни чувств, ни ощущений, и мыслить толком не умеет... Поди проникни в тайники его души:
- Вы что, действительно как-то узнали про этот прибор? спросил Сомов.
- Узнал, друг мой, узнал... Да ведь как ты думал! Можно подумать, что с той поры, все оставшиеся годы ты только и мечтал о том, чтобы снова дорваться до этих ручек!
- Как было сказано, так и думал... Сосредоточенно.
- И отлично. Завтра продолжишь думать, а сегодня оставь меня, юноша неполовозрелый! Мне надо кое-что запасать и вообще... Я желаю отпраздновать маленький успех в полном одиночестве.
И Калуца забыл о Сомове. Судя по всему, его настроение в этот день резко улучшилось. И Сомов, гордый своей несомненной полезностью для науки, удалился, сопоставляя на ходу явления, данные ему в ощущениях. А именно. Невероятно, но факт: Калуца сумел прочитать его мысли. Или, во всяком случае, проникнуться его ощущениями.
После этого эпизода Калуца, во-первых, резко увеличил продолжительности сеансов, а во-вторых, расширил круг исследуемых лиц. За два дня из всего экипажа он выбрал еще двоих: Сомова-старшего и Свеаборга, а вот китайца Вэнхуа забраковал.
- Ты, Дэн, темная личность, - сказал он после двухчасовой отсидки. - Восточный тип психики. Он европейцу не по зубам. Что ты мне все время Будду суешь?
- Так ведь святой человек, - заметил Вэнхуа.
- Мало что святой, мы тут не в храме... Как тебе это удается? Все равно ведь не поверю, что он один у тебя в голове...
В экипаже все знали с самого начала, что Калуца будет заниматься "мозговыми эффектами", однако до массового "зондирования подкорки" никто особого любопытства не проявлял. Во всяком случае, явно. А вот после этого вошли в моду кулуарные разговоры. Они, впрочем, не касались непосредственно деятельности Калуци а вертелись вокруг тайн подсознания и прочих сумеречных явлений души.
